НИКОЛАЙ ГАСТЕЛЛО: ЖИЗНЬ И ПОДВИГИ
Часть 1. «Не ищите могилы орлиной…»
О капитане Гастелло, совершившем, как принято считать, первый огненный таран Великой Отечественной войны, когда-то знала вся страна. В этом году исполнилось 80 лет с того дня, когда вернувшиеся с задания боевые товарищи Николая Францевича представили командованию рапорт о беспримерном подвиге командира эскадрильи.
Как известно, наряду с огненным тараном, существует ещё и таран воздушный, совершаемый в воздухе против самолёта противника. Разумеется, это тоже проявление огромного мужества и героизма, но в данном случае пилот всё-таки не идёт на верную гибель, его самолёт остаётся боевым оружием, и исход схватки зависит от его мастерства и точности расчёта. Русский авиатор Пётр Нестеров, первым совершивший воздушный таран, погибать не собирался – его гибель произошла из-за неточности удара (который пилот продумывал и рассчитывал ещё на земле). Что касается огненного тарана, то совершающий его лётчик превращает свой подбитый самолёт в пылающий смертоносный снаряд, и шансов уцелеть у него нет. «Подбит, иду на таран», – передаёт он последнюю радиограмму и уходит в бессмертие. Это акт чистейшего самопожертвования, и потому он так почитается в народе.
Памятная дата побуждает ещё раз вспомнить жизнь храброго, светлого, благородного человека по имени Николай Францевич Гастелло, его подвиги, которые сам он считал естественным поведением нормального мужчины. «Знаете, каким он парнем был!..», – хочется сказать новым поколениям словами известной песни. Но это – потом. Потому что сначала нам придётся вспомнить о злобной клевете, обрушившейся на народного героя в «святые» девяностые. Слава Герострата, видимо, до скончания века не будет давать покоя всем, кто не способен прославиться подвигом, трудом, мученичеством. Так что теперь, как у Булгакова: помянут его – помянут и тебя. К тому же многие события минувшей войны действительно представляют собой тугие клубки, где правда неразличимо переплелась с вымыслом, проверенные факты – с мифами. Этим и пользуются наши враги, стремящиеся отнять у народа его героев и представить спасение мира от фашизма «пирровой победой».
Точно такой же запутанный клубок – сведения о первых огненных таранах, в том числе и таране капитана Гастелло. Мы не историки, мы не будем проводить собственное исследование. Ведь мы, к сожалению, не имеем возможности ознакомиться со многими документами, в том числе, с личными делами офицеров[1]. Мы просто попробуем, опираясь на доступные источники информации, отделить факты от фантазий, а то и явной клеветы. И сразу же предупредим читателей, что полностью распутать этот клубок нам всё равно не удастся: слишком много тут «белых пятен», которые, возможно, останутся таковыми навсегда.
Прежде всего, нужно вспомнить, что разрушение страны в начале 1990-х годов сопровождалось производством и распространением особого продукта массовой культуры, суть которого состояла в дискредитации Великой Отечественной войны. Для разрушителей это было крайне важно, поскольку та война стала главным историческим экзаменом для всей советской системы общественного жизнеустройства и сформированного ею типа личности. Герои и мученики, добровольно отдавшие жизни за свою страну, очень мешали представлять её в виде сплошного «Гулага», советский общественный строй – в виде «тоталитаризма», а народ – в виде зомбированных «совков». Нужно было срочно лишить образы героев ореола святости, поставить под сомнение их подвиги. На страну хлынул мутный поток невежественных и амбициозных «разоблачений» разнообразных «борцов за историческую правду». Ничего личного – только известная политическая технология под названием «хаотизация исторического сознания народа».
Что касается Николая Гастелло, то отправной точкой опровержений его подвига стала заметка Э.В. Харитонова «При выполнении боевого задания», опубликованная 18 июля 1991 года в коломенской газете «Известия». Автор, майор-инженер авиации в отставке, а в ту пору – депутат Коломенского городского совета народных депутатов, утверждал, что «произошла трагическая ошибка, которую можно и нужно исправить», что «подвиг, который вошёл в историю как подвиг капитана Н.Ф. Гастелло, совершил совсем другой экипаж – экипаж капитана А.С. Маслова». Этот вывод был озвучен перед коломенскими депутатами (капитан Маслов родился под Коломной, в Коломне проживала после войны его семья), воспроизведён в ряде последующих местных публикаций автора. В 1997 году «Открытие» Харитонова стало толчком для написания журналистом Эдвином Поляновским статьи «Два капитана. Горькая правда о Гастелло, гастелловцах и о многом другом»[2]. В 2003 году вышла книга Харитонова «Тернистый путь к истине», переизданная в 2006 году под
названием «Неоконченный путь к истине»[3]. А в 2019 году все эти материалы легли в основу фильма «Николай Гастелло. Полёт в вечность», показанного на Первом канале ТВ в рамках документально-исторического цикла Сергея Медведева «Тайны века».
Во вступлении к книге Харитонова – четыре поэтические строчки, которые автор называет своим жизненным кредо: «Мне правда – дороже любого алмаза. / За правду готов я отдать оба глаза. / С глазами без правды – душой я слепой, / И жизни себе не хочу я такой».Что же побудило коломенского депутата пуститься в «тернистый путь» за правдой?
В 1950 году, в связи с приближавшимся 10-летием огненного тарана Николая Гастелло, было принято решение установить памятник героическому экипажу в районе совершённого им подвига – у села Радошковичи (примерно в 40 км. от Минска). В район была направлена научная экспедиция Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны – поговорить с жителями окрестных деревень, поискать безымянные могилы. Вдруг обнаружится что-то, имеющее отношение к героическому экипажу? Вдруг удастся уточнить место его подвига?
На окраине деревни Декшняны, неподалёку от предполагаемого места огненного тарана, находилась безымянная солдатская могила. «Считалось, что это и есть могила экипажа Гастелло», – заявил Харитонов. Это нелепое заявление и легло в основу всех последующих «разоблачительных» публикаций и фильмов. Если так считали местные крестьяне, то им это простительно: крестьяне не обязаны знать, что на месте огненного тарана никаких «останков» не остаётся. Однако это прекрасно знали и научные сотрудники музея, и поисковики-военные под руководством подполковника Котельникова. А самое главное: об этом не мог не знать майор запаса Харитонов. Он не мог не знать, что после огненного тарана остаётся лишь огромная чёрная воронка и далеко разбросанные куски обгоревшего железа. Выпускник академии Жуковского наверняка слышал, что после падения самолёта Гагарина и Серёгина для проведения экспертизы было с огромным трудом собрано не более 300 граммов человеческой плоти (её и захоронили в разных могилах после генетического разделения). И ведь это была обычная авиакатастрофа с самым обычным падением на землю. А здесь – огненный таран! Поэтому ни один грамотный человек обнаружить «останки Гастелло» в декшнянской могиле, разумеется, не ожидал. Её вскрыли, как вскрывали и продолжают вскрывать любую безымянную солдатскую могилу, чтобы попытаться установить имена погибших.
В захоронении были найдены останки экипажа капитана А.С. Маслова, вылетевшего на боевое задание в один день с Николаем Гастелло и числившегося пропавшим без вести. Там были также капитанская «шпала», компас Маслова, фрагменты его перочинного ножа и очков, ключи от квартиры и «смертный медальон»[4] старшего лейтенанта Григория Васильевича Реутова (одного из членов экипажа). Но если в могиле экипажа Маслова действительно обнаружились и человеческие останки, и всё это многообразие будущих музейных экспонатов, то огненный таран эти люди совершить уж точно не могли. Всё это могло уцелеть лишь при одном условии – если самолёт врезался на бреющей траектории в мягкий грунт. Знал или не знал об этом человек, для которого правда «дороже любого алмаза»?
Крестьяне деревни Декшняны похоронили останки лётчиков, погибших в поле, примерно в 180 метрах от дороги. А это потому, объясняет Харитонов, что Маслов таранил не колонну, а гораздо более важный объект – зенитную батарею противника на огневой позиции. Однако военные историки утверждают, что прикрытие колонн вермахта осуществлялось исключительно самоходными малокалиберными установками, которые двигались вместе с техникой, в общей колонне. Что же касается зенитной батареи на огневой позиции, то (если бы таковая у немцев тогда и была) таранить её вообще невозможно. Как объясняют специалисты, на огневой позиции зенитная батарея располагается в шахматном порядке: каждая зенитная пушка или спаренный зенитный пулемёт отстоят друг от друга на несколько сотен метров. В центре – пункт управления артиллерийско-зенитным огнём. При следовании в общей колонне зенитные установки также «разбрасываются» по её частям. И вновь вопрос: неужели об этих, хорошо известных любому военному, вещах не знал отставной майор авиации? Думаем, знал. Но почему-то промолчал (рискуя обоими глазами).
«Могилу Гастелло вскрывают и обнаруживают в ней останки… капитана Маслова. Шок!» – так описывает журналист Эдвин Поляновский чувства, якобы охватившие людей у декшнянской могилы. Ну как же! Все же сразу поняли, что это именно Маслов, а не Гастелло, совершил тот огненный таран! Перепуганный подполковник срочно отсылает письмо (разумеется, секретное) в ЦК компартии Белоруссии, те – в Москву, в Министерство обороны СССР. Оттуда его зачем-то передают лично генерал-лейтенанту Брежневу (который, вообще-то, в то время ещё трудился в Молдавии), и это именно он даёт тайное указание по-тихому перезахоронить останки экипажа Маслова и предать забвению его подвиг. Одного этого пассажа (перекочевавшего впоследствии в фильм Медведева) вполне достаточно, чтобы догадаться, насколько далеки от «поиска истины» истинные цели авторов подобных публикаций и фильмов.
При вскрытии захоронения у деревни Декшняны люди испытали не «шок», а огромную радость: четыре лётчика с сомнительным клеймом без вести пропавших были найдены и опознаны! Какое облегчение (хоть и со слезами) для их вдов, детей, родителей! Вызванная в Минск вдова Маслова, Софья Евграфовна, опознала вещи мужа, которые были переданы в Белорусский государственный музей Великой Отечественной войны, где они находятся и сегодня. 22 ноября 1951 года в биографиях всех членов экипажа Маслова формулировка «пропал без вести» была заменена на «погиб при выполнении боевого задания 26 июня 1941 года». Экспозиции, посвящённые экипажу Маслова, имеются в школьных музеях боевой славы, об этих событиях упомянуто в книгах ряда белорусских авторов. Так что никто не молчал и ничего ни от кого не скрыл. Да и что скрывать-то?.. Все эти люди были героями. Абсолютно все – и погибшие, и вернувшиеся, и пропавшие без вести. Ведь все они поднимались в воздух, чтобы атаковать врага без истребительного прикрытия (бóльшая часть истребителей была уничтожена на аэродромах в первый день войны), а значит, шансов вернуться живыми у них было очень мало. К тому же, судя по всему, подбитый самолёт Маслова тоже пытался идти на таран. Но не дотянул – врезался в поле.
Найденные останки захоронили в Радошковичах (сначала отдельно, потом в братской могиле)[5]. 26 июня 1951 года, как и было запланировано, неподалёку открыли мемориал экипажу Николая Гастелло.
Вместе с документами о гибели мужа Софья Евграфовна Маслова получила письмо от местных крестьян. Они сообщали, что видели, как её муж повёл горящий самолёт на немецкую колонну, и гордятся его подвигом. Софья Евграфовна, проживавшая в Коломне, пришла к народному следователю местной прокуратуры Василию Ивановичу Харитонову: она решила, что её муж тоже совершил огненный таран, и попросила помочь ей грамотно составить обращение в Президиум Верховного Совета СССР по поводу посмертного присвоения ему звания Героя Советского Союза. Следователь прокуратуры почему-то не счёл нужным объяснить посетительнице, что найденные останки её мужа исключают возможность совершения им огненного тарана. Обращение было составлено и отправлено в Москву. Вскоре пришёл ответ: «Присвоить звание Героя за давностью не можем». Мы этого документа не видели, но если формулировка была именно такая, то это несколько странно. Во-первых, какая же «давность»? Во-вторых, получается, что сам факт огненного тарана Маслова в Москве был признан? А в-третьих, уж на сей-то раз можно было бы объяснить Софье Евграфовне то, что, видимо, не решился объяснять ей Василий Иванович Харитонов? Ну что не остаётся «останков» после огненных таранов!..
На этом история с капитаном Масловым, по идее, должна была бы завершиться. Она и завершилась, но лишь до 1991 года, когда воодушевлённый «гласностью» и устремившийся в политику сын коломенского следователя решил «восстановить историческую справедливость» и начал свой «тернистый путь к истине».
Тогда уже не было в живых ни Софьи Евграфовны, ни его отца, успевшего, однако, в своё время поведать юному сыну о визите вдовы Маслова и «странном совпадении» времени вылета экипажей её мужа и Гастелло. Совпадением была лишь дата вылета, время вылета было разным. Первым, в 8.30, с аэродрома поднялось звено капитана Маслова, вторым, в 10.00, – звено старшего лейтенанта Висковского, и только лишь в 12.00 на задание вылетело звено капитана Гастелло.
Странно другое: и Харитонов, и Поляновский, и Медведев упоминают какой-то загадочный «третий самолёт», о котором им так и не удалось ничего узнать. И не мудрено, поскольку его просто не было. Может быть, авторы перепутали самолёты с авиазвеньями? 26 июня 1941 года с аэродрома Боровское вылетело три звена самолётов – по два самолёта в каждом звене. В паре с Николаем Францевичем летел экипаж старшего лейтенанта Фёдора Воробьёва. В нём тоже было четыре человека, и все они стали очевидцами трагического события, но рапорты командованию, как это было принято, представляли лишь офицеры – командир и штурман, лейтенант Анатолий Рыбас. Оба пилота погибли в 1941 году (Воробьёв – 23 августа, Рыбас – 15 ноября), а их рапорт, долгое время хранившийся в Белорусском государственном музее Великой Отечественной войны, таинственно исчез оттуда в начале 1990-х годов. Зато, как свидетельствует журналист Кирилл Экономов, все документы экипажа Маслова, якобы уничтоженные коварной властью, в полной сохранности лежат в Центральном архиве Министерства обороны РФ (где, по идее, должен был бы храниться и исчезнувший рапорт). Экономов также утверждает, что Харитонов ни разу не заходил в этот архив (где каждое посещение фиксируется соответствующей службой)[6]. И это кажется нам весьма вероятным на фоне присущих «следопыту» методов продвижения к истине. Так, например, доверившись воспоминаниям случайно встреченного в Радошковичах бывшего инженера 207-го авиаполка по вооружению А.М. Бородина, Харитонов уверенно заявляет, что 25 июня 1941 года был дождь, и полётов не было. Но человеческая память – очень ненадёжный хранитель информации, при возможности её следует проверять документами. В данном случае такую возможность автору мог бы предоставить «Общий учёт боевых вылетов 207-го авиаполка по дням за период с 22 июня 1941 г. по 1 сентября 1941 г.», упоминаемый в книге сына Гастелло, Виктора Николаевича. Из него Эдуард Васильевич мог бы узнать, что в тот день Николай Францевич водил эскадрилью бомбить Виленский аэродром противника, уничтожив там около сорока немецких самолётов[7].
На место гибели Гастелло и Маслова Харитонов почему-то впервые приехал лишь 26 июня 1991 года, на празднование 50-летия подвига Гастелло. Место бывшего захоронения экипажа Маслова ему показали два старика из деревни Декшняны. «Назвать себя они отказались, сославшись на запрет КГБ вести разговоры о Маслове», – объясняет Эдуард Васильевич. Вы уже догадались, чего так боялся коварный КГБ, пославший своих людей в Декшняны? Правильно, всё той же главной правды: что именно Маслов совершил здесь огненный таран. Тем более, что неопознанные старики указали следопыту место расположения «той самой зенитной батареи». И вы опять, наверное, догадались, где она была расположена. Правильно: аккурат на месте падения самолёта Маслова! А горящий самолёт Гастелло упал совсем в другом месте. Но самое главное: люди видели, как с его крылавып рыгнул с парашютом кто-то из лётчиков. Его тут же увезла подъехавшая немецкая машина. Поскольку устройство самолёта позволяло выбраться на крыло одному лишь командиру, получалось, что это именно Николай Францевич бросил свой погибающий корабль, спасая собственную жизнь. Эти свидетельства позволили «следопыту» открыть народу самую главную правду: «капитан Гастелло не только не совершил никакого подвига, а совершил уголовное преступление». Интересно, почему не обратились тогда в суд родственники Николая Францевича? Или наши законы не предусматривают наказания за бездоказательное оскорбление памяти народного героя?
В 1996 году Харитонов всё-таки добился посмертного присвоения всему экипажу Маслова званий Героев России (хотя, по неписаным законам войны, звание Героя всегда присваивают только командиру). Золотая звезда отца была передана дочери Маслова, Ирине Александровне Гурной. Именем Маслова была названа одна из новых улиц Коломны и школа в селе Андреевском, на родине пилота. В 2007 году в Андреевском был установлен памятник. Этому можно было бы порадоваться, но зачем же возводить здание заслуженной посмертной славы на фундаменте лжи? Зачем писать, что экипаж Маслова якобы «предвосхитил подвиг Гастелло»? Зачем, возвращая народу одних его героев, клеветать на других?
В 1997 году «жареной» темой заинтересовался Эдвин Поляновский, опубликовавший в двух номерах «Известий» статью «Два капитана» с подзаголовком «Горькая правда о Гастелло, гастелловцах и о многом другом»[8]. Поляновский сразу же «вынес за скобки» очевидный для всех факт: «Александр Маслов тарана не совершал, пролетел мимо колонны танков и уткнулся в землю»[9]. («Самолёт горел, при посадке отец был, видимо, уже мёртв», – согласилась Ирина Гурная). В Радошковичи московский журналист отправился за «правдой» о таране Гастелло.
Поляновскому повезло больше, чем его коломенскому коллеге: в окрестных деревнях и болотах в изобилии обнаружились необходимые «вещдоки», свидетели-очевидцы (с именами и фамилиями) – пожилые люди, бывшие во время войны детьми, – подробно рассказали гостю о событиях полувековой давности. Вообще-то, это выглядит несколько необычно, ведь известно, что от массированных бомбёжек крестьяне прятались в погребах, вырытых неподалёку землянках, уходили в леса. Неужели родители позволяли детям гулять там, где летели бомбы, падали горящие самолёты, шли танковые колонны? Но факт остаётся фактом: те состарившиеся дети, с которыми беседовал Поляновский, видели и запомнили всё. Они наблюдали воздушные бои, прыжки пилотов с парашютами, их захват в плен, подробно описывали расположение немецких войск, траектории падения боевых машин. А те, которые не наблюдали сами, на всю жизнь сохранили в памяти рассказы своих родителей. Ну что ж, бывает…
Местом журналистского расследования Поляновского стали деревни Мерковичи, Мацки и Беларучи. Там, неподалёку от Мацков, когда-то существовало ещё одно захоронение неизвестных лётчиков, считавшееся местными жителями «могилой Гастелло». Главным свидетелем выступает бывший житель деревни Мерковичи Валерий Антонович Богушевич, рассказ которого дословно воспроизведён в статье «Два капитана». «Мой дед Михаил Григорьевич вместе с Иваном Соколинским и Георгием Барановским пробрались туда (на место падения самолёта. – Авт.). Мёртвый парашютист висел на ветках в метре от земли. Неподалёку валялась кисть руки и разбросанные бумаги. Они быстро уложили лётчика в яму, бросили туда бумаги, накрыли парашютом, закопали. Дня через два там пацаны искали патроны и нашли письмо. Лётчик по фамилии Скоробогатый писал жене, чтобы купила сыну пальтишко. Письмо это долго ходило по деревне, оно хранилось у деда Аксиновича. Потом прошли дожди, гарь смыло, и у дуба стали светиться кости. Командира, видимо, выкинуло взрывом, и мотор как бы догнал его и «растоптал». Этого лётчика не смогли всего собрать, потому что он был порван на куски, и его намотало на мотор».
Григорий Николаевич Скоробогатый был нижним («люковым») стрелком в экипаже Николая Гастелло (заменившим неожиданно заболевшего старшего сержанта Елина). В том же захоронении был обнаружен «смертный медальон» с тремя сохранившимися первыми буквами имени, отчества и фамилии владельца (предположительно верхнего стрелка Алексея Алексеевича Калинина) и бирка от двигателя М-87 с серийным номером 87844. Крупные куски обгорелого железа хозяйственные крестьяне, почистив, пристроили в своих дворах, а кости погибших были перезахоронены в 1971 году в соседнем селе Беларучи. «Неизвестным воинам-лётчикам», – написано на установленном там памятнике.
Получается, в Беларучах похоронены останки экипажа Гастелло?.. Поляновский посчитал, что это именно так. Командир развернул горящую машину на таран, но не дотянул до цели. «Тарана не было. Подвиг – был», – заключил журналист. «То, как лётчики наши дрались, вызывает уважение, – рассказывает Богушевич. – Этот бой видели и дед мой (он скотину пас), и отец, и мать со старшим братом – они за старым ясенем возле дома спрятались. <….> Они (лётчики. – Авт.) опустились низко и начали немцев шерстить от Беларучей аж до Мацков. Бомб уже не было, из пулемёта. И они опрокинули двенадцать немецких машин, в том числе и легковые, и штабной автобус, – оттуда бумаги разлетелись. <…>Гастелло с экипажем мог тысячу раз прыгнуть на лес, их бы там никто не нашёл. Но он горящую машину развернул обратно, на Мацки, там стояла немецкая часть».
Вроде бы, всё очень правдоподобно и логично, если бы не некоторые вопросы. Зачем, например, Григорий Скоробогатый брал с собой письмо жене? Такие письма лётчики обычно оставляли своим товарищам с просьбой отправить, «если что», по указанному адресу. Или вот «пальтишко», которое он зачем-то просит купить для не рождённого ещё ребёнка (его сын Виктор появился на свет только в ноябре 1941 года)[10]. И почему в фильме Сергея Медведева, где Богушевич повторяет свой рассказ «на камеру», «пальтишко» превратилось в загадочное «опрунишко» (не переводимое на русский ни одним Интернет-переводчиком)? Богушевич говорит, что самолёт Гастелло задымился над лесом, куда немцы никогда не совались, поскольку «там партизаны хозяйничали». Хозяйничали уже на пятый день войны?.. Родители Богушевича, видя, что с неба несётся в их сторону пытающий самолёт, почему-то не бросились бежать, куда глаза глядят, а спрятались под деревом, внимательно наблюдая оттуда за происходящим. И как могли они просматривать невооружённым глазом всё расстояние «от Беларучей аж до Мацков» (на протяжении которого лётчики «шерстили» немцев)? Зачем они, как разведчики, скрупулёзно подсчитывали нанесённый немцам урон (двенадцать машин насчитали)? Куда делось письмо, хранившееся у деда Аксиновича? Почему родственники деда не передали его в музей, не попытались найти вдову погибшего, как это обычно делали все, кому попадали в руки подобные реликвии? Всё это – та самая «ложка дёгтя», которая очень мешает признать рассказ очевидца за истину. Как говорится, хотите – верьте, хотите – проверьте. Мы бы хотели проверить. Но это, к сожалению, невозможно.
Не способствует доверию к статье Поляновского и «художественный вымысел» автора. Например, рассказ о том, что «два капитана» якобы были близкими друзьями (дружили семьями, в кино и на рыбалку вместе ходили). На самом деле между лётчиками были чисто деловые товарищеские отношения (обо всех друзьях Николая Францевича написал в своей книге его сын)[11]. Или о том, что 24 июня 1941 года, когда аэродром стал обстреливать немецкий «юнкерс», все пилоты «разом разбежались». Куда ж им было бежать-то под пулями? Они укрылись у своих самолётов – кто в заблаговременно выкопанных «щелях», кто – под крыльями. Или о благополучном приземлении с парашютами немецкого экипажа из идущего на бреющем полёте «юнкерса» с высоты около 500 метров. И ничего – все живы остались!
«Но ведь должно быть неопровержимое документальное свидетельство тарана Гастелло, – скажет информированный читатель. – В Центральном архиве Министерства обороны, наверняка хранится то фото, которое попало в руки полковника Н.С. Скрипко». Да, в ту пору Николай Семёнович командовал 3-м авиакорпусом дальней бомбардировочной авиации в составе ВВС Западного Особого военного округа (в 1944 году он стал маршалом авиации). Вот что он пишет в своих мемуарах: «Когда командир 42-й дальнебомбардировочной авиадивизии полковник М.Х. Борисенко доложил о подвиге Гастелло, я приказал выслать самолёт с фотоустановкой и сфотографировать с малой высоты место гибели экипажа. Буквально на другой день мы с бригадным комиссаром А.К. Одноволом держали в руках снимок, на котором отчётливо были видны воронка, отброшенные при взрыве части корабля и много сгоревших фашистских танков и автомашин»[12]. Но дело в том, что этого снимка в архиве не обнаружено. Более того, в отличие от хранившегося в музее документально зарегистрированного (но исчезнувшего впоследствии) рапорта Воробьёва и Рыбаса, его поступление в архив вообще не зафиксировано. Как не зафиксировано и поступление ни одного другого подобного снимка. Судя по всему, их никто и не делал: не до аэрофотосъёмок было в те трагические дни. В архиве хранится лишь ходатайство командира и комиссара 207-го полка о присвоении Гастелло звания Героя: «По наблюдению старшего лейтенанта Воробьёва и лейтенанта Рыбаса, они видели, как Гастелло развернулся на горящем самолёте и повёл его в самую гущу танков».
Если описанный Скрипко снимок существовал, то почему он не дошёл до архива? Почему он не появился потом в книгах о Николае Гастелло, на стендах музеев? Почему немцы не согнали крестьян окрестных деревень, чтобы те срочно засыпали воронку, как это всегда делалось в подобных случаях? И почему этот случай не отражён в немецких документах (досконально изученных нашими военными историками), в том числе и фронтовом дневнике Гейнца Гудериана? Вот запись генерала в режиме реального времени: «22 июня 1941 года. Около двадцати неприятельских бомбардировщиков атакуют нас. Бомба за бомбой падают на нас, мы прячемся за танки. Мы продвинулись на несколько сот метров от дороги. Бомбардировщики противника опять настигли нас. Взрывы раздаются со всех сторон. Наших истребителей не видно. Война с русскими будет тяжёлой». В записях, датированных 26 и 27 июня, ни о чём подобном не говорится[13].
Для понимания присущей немцам точности фиксирования событий войны процитируем воспоминания Хорста Гроссманна «История рейнско-вестфальской 6-й пехотной дивизии 1939-1945» (они приведены в статье Олега Каминского «Огненное возмездие» в переводе автора)[14]. «22 июня 1941 года. Около полудня двадцать русских бомбардировщиков попытались нанести бомбовый удар по маршевым колоннам 6-й пехотной дивизии, продвигавшимся по шоссе Сувалки – Кальвария. Но их самих со стороны солнца внезапно атаковали пять наших истребителей Ме-109. Солдаты дивизии с замиранием сердца наблюдали за захватывающей воздушной схваткой. Буквально за пять минут немецкие лётчики сбили пять бомбардировщиков, и каждая их победа вызывала ликование солдат на земле. <…> Но оказалось, что радоваться было ещё рано: один из сбитых бомбардировщиков упал южнее колонны, прямо в районе расположившегося на отдых штаба артиллерийского дивизиона. При падении самолёт взорвался и залил всё горящим бензином. Огромное облако взорвавшегося бензина вызвало пожар и принесло смерть многим солдатам». Далее следуют столь же скрупулёзные свидетельства срочно вызванного на место происшествия врача Генриха Гаапе о многочисленных трупах и обожжённых солдатах. Вот бы узнать, кто был тот советский лётчик, совершивший документально подтверждённый огненный таран в первый день войны! Попытки Олега Каминского выяснить имя героя на основе изучения документов авиационных полков, действовавших в тот день в данном районе, оказались безрезультатными. Однако нам в данном случае более интересно другое: почему ни в одном немецком источнике нет упоминания о таране Гастелло?
Попутно обратим внимание ещё на одну версию первого огненного тарана – будто бы он был совершён 22 июня 1941 года на Западной Украине 27-летним старшим лейтенантом Петром Степановичем Чиркиным из 62-го штурмового авиационного полка (ШАП). Дело в том, что аэродром 62-го ШАП находился в районе города Стрый, довольно далеко от границы, и вражеских войск в тот день там быть не могло. Немцы оккупировали Стрый лишь 1 июля. Возможно, Чиркин совершил огненный таран в другой день и в другом месте, но никаких упоминаний об этом не имеется – ни в истории полка, ни в оперативных и разведывательных сводках, ни в немецких документах.
Что же касается Николая Гастелло, то Сергей Медведев, выступающий как комментатор своего фильма, более осторожен в выводах и оценках. Он как бы предлагает зрителям разобраться во всём самостоятельно, предоставляя им для этого «сухие факты». Житель деревни Мацки Анатолий Агейчик, которому в 1941 году было пятнадцать лет, рассказывает с экрана уже знакомую историю о якобы взятом в плен парашютисте, который на глазах юного очевидца прыгал с крыла самолёта. Правда, теперь парашютистов уже двое: одного хватают немцы, другой погибает (зрители догадываются, что погибший – Григорий Скоробогатый). От снятого в фильме генерал-полковника авиации В.В. Решетникова зрители узнают, что на крыло ДБ-3ф мог выбраться только сидящий впереди командир. Однако версия предательства Гастелло тут же отметается ведущим как маловероятная (тогда, мол, об этом раструбила бы немецкая пропаганда). А кто же вылезал на крыло под пристальным взглядом крестьянского сына? Кого взяли в плен немцы?.. Вот это и называется в практике манипуляции хаотизацией мышления реципиента.
В истории с тараном Гастелло есть другая, гораздо более интересная странность. В 1941 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла маленькая книжечка, где родители и вдова Николая Францевича делятся своими воспоминаниями. Анна Гастелло очень жалеет, что ей с сыном пришлось эвакуироваться из Боровского 26 июня, так и не дождавшись… возвращения мужа с задания. «Ведь он третьего июля погиб, – говорит Анна как о чём-то, хорошо всем известном. – Значит, тогда-то, после 26-го, вернулся… Вернулся домой, а квартира пуста – нет никого…»[15]. Что означает это «ведь»? Откуда взялась эта дата, не исправленная ни осведомлённым редактором издательства ЦК ВЛКСМ, ни цензурой?.. Но оказалось, что та же дата фигурирует в заметке П. Павленко и П. Крылова, опубликованной в «Правде» 10 июля 1941 года: «3 июля во главе своей эскадрильи капитан Гастелло сражался в воздухе». Та же дата – в «Правде» и «Красной звезде» от 27 июля 1941 года, где напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении капитану Гастелло звания Героя Советского Союза. На следующий день Указ перепечатала «Вечерняя Москва». Интересно, что в имеющемся в Интернете оцифрованном варианте «Красной звезды» дата 3 июля подчёркнута ручкой. Вероятно, кто-то уже обращал внимание на несовпадение дат. Да и выглядит всё очень логично: 3 июля совершается подвиг, на следующий день о нём докладывают «наверх», 5 июля сообщают по радио народу.
В последующие шесть лет статьи о Николае Гастелло появлялись только в газете военно-воздушных сил «Сталинский сокол» в связи с годовщинами его подвига: 2 июля 1943 года – заметка «Вторая годовщина бессмертного подвига Гастелло», 4 июля 1946 года – статья «Бессмертный подвиг», 3 июля 1947 года – статья «Там, где работал Гастелло». Как видим, везде «по умолчанию» датой подвига считается 3 июля. И вдруг через год, в том же самом «Сталинском соколе» от 26 июня 1948 года, в статье «Памяти легендарного лётчика» читаем: «Семь лет тому назад, 26 июня 1941 года, Гастелло совершил свой легендарный подвиг». Эта новая дата фигурирует и в № 147 «Сталинского сокола» от 26 июня 1951 года, где вся вторая страница газеты посвящена десятилетию подвига Николая Францевича. Здесь опубликованы воспоминания лётчиков и авиаторов; здесь же впервые упоминаются члены экипажа – лейтенанты А.А. Бурденюк, Г.Н. Скоробогатый и старший сержант А.А. Калинин (в 1958 году они будут награждены орденами Отечественной войны1-й степени).
Так откуда же появилась новая дата? Каковы причины её появления? «Тогда это было не так уж и важно», – «отмахивается» от этого, вскользь упомянутого им в фильме, странного факта Сергей Медведев. Кому не важно? Родителям Гастелло, его вдове, сестре? Они ведь все тогда ещё были живы и аккуратно собирали в семейный архив все публикации о погибшем герое. Имя Гастелло в 1951 году уже носили пионерские дружины, колхозы, рабочие бригады. Им это тоже было не важно? А уж сегодня прояснить это просто необходимо. И тот факт, что все «искатели истины» (даже утратившие веру в «партию Ленина» из-за обнаруженных ошибок на памятнике) дружно не замечают этого несовпадения дат, говорит о том, что, как выражаются поисковики, «здесь надо копнуть». Но это уже – задание на будущее.
Так был ли всё-таки огненный таран капитана Гастелло? Это продолжает оставаться неизвестным, поскольку отсутствует его документальное подтверждение. Был ли подвиг, 80-летие которого мы отмечаем в этом году? Да, подвиг был. Ибо герой – не только тот, кто совершает подвиг, но и тот, кто сознательно идёт на него. Воробьёв и Рыбас видели, как Гастелло разворачивал свою пылающую машину в сторону шоссе (хотя и не могли видеть, чем закончился этот разворот). Николай Францевич шёл на огненный таран, совершив тем самым наивысший подвиг – подвиг самопожертвования. Как вспоминали после войны ветераны полка, выступая на аэродроме в Брянске, куда срочно перебазировался полк, заместитель командира эскадрильи Воробьёв долго не мог начать свой скорбный рассказ – голос срывался, по лицу текли слёзы. И это, как нам кажется, лучшее доказательство того, что его рассказ не был заведомой ложью по приказу свыше (версия Харитонова). Что же касается таинственной аэрофотосъёмки, то пусть это останется на совести Николая
Семёновича Скрипко. «Понять – значит, простить», – говорят французы. Не знаем, как насчёт «простить», но понять можно. «Власти нужны были герои», – не устают объяснять нам наши «разоблачители». Герои нужны не власти – они нужны народу. Любому народу, особенно когда возникает угроза его дальнейшему существованию, как это было в июне 1941 года. В этом смысле мы вполне понимаем желание израильских журналистов доказать, что первый огненный таран совершил Исаак Зилович Пресайзен[16]. Вот только не понимаем стремления разделить общую победу единого многонационального народа на национальные «делянки». Как не понимаем и тех, не особенно корректных, методов, которыми пользуются при этом авторы.
Старший лейтенант Исаак Пресайзен с первого дня войны командовал эскадрильей 128-го авиаполка скоростных бомбардировщиков 12-й авиадивизии Западного фронта. Израильские журналисты (Михаил Нордштейн, Феликс Лазовский и другие) утверждают, что 27 июня 1941 года при бомбардировке частей противника он со своим экипажем был подбит и направил горящий самолёт на скопление вражеских танков. При этом цитируется якобы хранящийся в Центральном архиве МО РФ наградной лист пилота (без ссылки на номер единицы хранения). Основание для представления к награде – то же, что и в большинстве подобных случаев: рапорты исполнявших задание экипажей и свидетельства местных жителей, якобы в течение трёх дней засыпавших по приказу немцев яму на шоссе. Тот же вопрос без ответа: если на 45-м километре автострады Минск-Москва движение танковых частей противника было приостановлено на целых три дня, то почему это событие не нашло отражение ни в одном немецком документе? И опять – досадные неточности. Так, например, утверждается, что наградной материал на присвоение Пресайзену звания Героя Советского Союза был подготовлен, направлен по назначению и подписан командующим ВВС Западного фронта Копецом. Но как же мог подписать этот материал генерал-майор авиации И.И. Копец, застрелившийся к тому времени после облёта наших разрушенных аэродромов? Допустим, кто-то всё-таки этот наградной материал подписал, и он, вместе с другими аналогичными материалами, дошёл до наградного отдела НКО СССР. Почему же он остался лежать там без движения до самого начала «перестройки»? А это потому, объясняют авторы, что сотрудники НКО побоялись передавать документы Сталину – слишком уж много значилось там погибших лётчиков, слишком большие были потери. Ну хорошо, Сталина побоялись, а Хрущёва, Брежнева?.. «Затерялось и забылось», – пишут авторы. Как это так – «затерялось»?.. Все, кто работал в советских военных архивах, помнят, какой там был идеальный порядок. Между тем брат пилота, Моше Пресайзен, продолжал добиваться восстановления справедливости. В 1991 году ему это, наконец, удалось, и Указом Президента СССР М. Горбачёва его брат был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени.
Звезду Героя Исаак Зилович не получил, но посмертная слава его всё-таки нашла: его огненный таран фактически признали. И в Минске, и в Радошковичах в музеях Великой Отечественной войны имеются стенды под названием «Огненный таран экипажа Пресайзена». 9 мая 1981 года на 45-м километре шоссе Минск-Москва был открыт памятник, на котором вместе с именем командира экипажа высечены имена механика, воентехника 2-го ранга Аникина П.Ф. и стрелка-радиста, старшины Баранова А.В. «Повторившим 27 июня 1941 года у этого места бессмертный подвиг гастелловцев», – гласит надпись на памятнике. Имя Исаака Пресайзена носит одна из улиц города Хмельницкого (Украина), на родине пилота.
Остаётся единственный вопрос: если этот подвиг имеет соответствующее документальное подтверждение, то почему лётчику до сих пор не присвоено звание Героя? Ведь его посмертно наградили орденом в том самом 1991 году, когда многочисленные обличители советского прошлого дружно начинали свой «тернистый путь к истине». Ещё не успевший уехать в Израиль Моще Пресайзен ходил по редакциям с материалами о подвиге брата, которые в то время должны были бы заинтересовать многих журналистов. Не совершавший тарана Маслов и весь его экипаж стали Героями России, а тут – наоборот: таран был, а герои так и не появились?..
Весьма забавное объяснение предложил в 2013 году Михаил Нордштейн в статье «Украденный подвиг». Не подозревая о том, что аэрофотосъёмка мест падения самолётов вообще не проводилась и соответствующие снимки в архив никогда не поступали, он утверждает, что руководство Главного политического управления РККА совершило преступную подмену: фото воронки от самолёта Пресайзена было переложено в наградные документы не совершавшего тарана Гастелло. Вот, мол, какой антисемитизм царил в сталинском СССР! Однако любознательной читатель, вознамерившийся выяснить имя преступника-антисемита, окажется в недоумении, узнав, что до июня 1942 года Главное политическое управление РККА возглавлял заместитель наркома обороны (то есть самого Сталина)… Лев Захарович Мехлис.
Что же касается Николая Гастелло, то необходимо напомнить: этот человек успел стать героем ещё до того, как повёл свой горящий самолёт на таран. 24 июня 1941 года, на аэродроме в Боровском он на глазах у всего полка совершил подвиг, за который командование представило его к присвоению звания Героя Советского Союза. В день гибели Гастелло наградные документы уже лежали на столе у председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинина. Этот факт очень плохо «стыкуется» со «свидетельствами очевидцев» о трусливом прыжке командира экипажа с крыла самолёта и поэтому, как правило, аккуратно обходится всеми «разоблачителями». Так что же произошло 24 июня?
Утром над военным городком появился немецкий «Ю-88». Пустив длинную пулемётную очередь по черепичным крышам домов, он скрылся за лесом, но вскоре вернулся и возобновил стрельбу, на сей раз точно над аэродромом. Нахальный «юнкерс» летел так низко, что наши зенитки достать его не могли. Лётчики укрылись в «щели». Но тут вдруг, перебивая ровную немецкую очередь, заработал наш крупнокалиберный пулемёт. Как потом выяснилось, это капитан Гастелло, заскочив в кабину стрелка-радиста, открыл пулемётный огонь с турельной самолётной установки (к счастью, пулемёт оказался заряженным)[17]. Несколько секунд они с немцем стучали почти синхронно, потом «юнкерс» стал уходить, но над лесом задымил и, оставляя за собой чёрный шлейф, пошёл на снижение. Вскоре приземлившийся в поле экипаж из четырёх офицеров был взят в плен шофёрами-красноармейцами (они были вооружены винтовками) – со всей полётной документацией, стратегическими картами и фотоплёнками. Вообще-то, «щели» и были вырыты рядом с самолётами именно для того, чтобы в случае обстрела аэродрома лётчики смогли в них укрыться. Но нашёлся один человек, который вместо «щели» бросился в кабину стрелка. Герой всегда ведёт себя «не так, как положено». «Да он мне, наглец, всю правую плоскость изрешетил!», – объяснил своё «неуставное» поведение капитан Гастелло.
Это было утром. А днём полк вылетел бомбить мотомеханизированные войска противника, двигавшиеся в восточном направлении в районе Пружаны – Кобрин. Во время бомбометания попали под плотный зенитный огонь, да ещё «навалилось» несколько десятков истребителей. Самолёт Гастелло был подбит, тяжело ранило штурмана эскадрильи. «Один мотор выведен из строя, повреждена бензосистема, механизм выпуска шасси бездействует», – передал экипаж радиограмму на командный пункт. «Экипажу разрешается оставить самолёт», – радировало командование. Но командир знал, что штурман воспользоваться парашютом не сможет. Машина с ходу зашла на посадку и приземлилась. Были сохранены и жизни пилотов, и боевая машина. Николай Францевич просто не мог бросить раненого товарища. Такие вот «прыжки с крыла самолёта» случились в течение одного дня.
А в заключение – «информация к размышлению». Давайте мысленно перенесёмся в 1950 год, когда страна готовилась отметить 10-летие огненного тарана Гастелло. Живы те, кто писал его имя на артиллерийских снарядах, кто нарёк в память о нём Николаями своих сыновей; имя Гастелло носят школы, пионерские дружины, пароходы, его образ стал для народа святым. И тут вдруг выясняется, что Гастелло не совершал не только огненного тарана, но и вообще никаких подвигов, что это именно он прыгнул с парашютом с крыла самолёта, бросив свой экипаж. Как бы вы поступили в подобном случае, дорогие читатели, если бы именно от вас зависело решение возникшей проблемы? Раскрыли бы правду тем ребятам из Радошковичей, Ростова-на-Дону, Мурома, Починка, подмосковного Хлебникова, которые и сегодня с гордостью показывают гостям свои школьные музеи, ухаживают за сиренью и берёзками, любовно посаженными в память о лётчике? Начали бы демонтировать по всей стране памятники и мемориальные доски?
Вы, наверняка, догадались, почувствовали, какую тяжелейшую моральную, психическую травму нанесла бы эта «истина» сознанию народа. Вот именно в этом и состоит главная цель «борьбы за историческую правду», даже если самими «правдолюбцами» движет всего лишь их собственное тщеславие. В зарубежной гуманитарной науке есть понятие «национальные иконы». Имеются в виду не предметы религиозного культа, а передаваемые от поколения к поколению, ставшие бессмертными образы людей, пожертвовавших собой ради других, добровольно отвергнувших свои жизни (в словаре В.И. Даля слово «герой» трактуется как «самоотверженец»). На «национальных иконостасах» держится культура народа, его ценности, нравственные принципы, именно они скрепляют всё это в единое целое на всех исторических этапах, независимо от политической конъюнктуры и господствующей идеологии. Светлые образы бесстрашных воинов, мучеников, праведников служат народу мощнейшими сакральными символами, «маяками», «узелками» на общенациональных «молитвенных чётках». Их разрушение во имя «торжества правды» способно обернуться лишь торжеством массового разочарования, неверия и цинизма. По этой причине они являются своего рода «государственным заказником», закрытым для «посторонних». «Посторонние» в данном случае – это те, кто (как Эдуард Харитонов) не скрывает своей ненависти ко всему советскому, кто считает (как Эдвин Поляновский), что мы «как жили, так и воевали»(то есть и жили тупыми «совками», и воевали бездарно), кто ненавязчиво внушает зрителям (как Сергей Медведев) надоевшую идею враждебности советской власти народу, кто (как бывший политработник советской армии Михаил Нордштейн) публикует статью под названием «Освободители? Насильники, убийцы и грабители», реанимируя давно разоблачённые гебельсовские наработки 1945 года о «злодеяниях» наших солдат в Германии[18], кто вновь и вновь запевает «старую песню о главном» – об антисемитизме в СССР, настраивая евреев против русских, а русских – против евреев. Можно ли относиться с доверием к «исследованиям» подобных авторов? Думается, нет. На территорию под названием «Великая Отечественная» нужно вступать, как входят в храм, – «со страхом и верою». По этой же причине все, кому небезразлично будущее своего народа, должны бережно охранять его «иконы» от одержимых «искателей истины» и циничных открывателей «тайн века». Всем им мы посоветовали бы прочитать хранящееся в хлебниковском музее стихотворение белорусского школьника Саши Зарецкого. Этот мальчик сердцем почувствовал мистику подвига, к сожалению, недоступную многим авторам «журналистских расследований».
Не ищите могилы орлиной.
Говорят, там, где сердце Гастелло,
Ярко вспыхнув, остановилось,
Там в глубинах земли закипела
Ключевая струя и пробилась.
Стерегут её ветви седые,
Пьют ту воду орлы молодые…
Могилы его не осталось. Но осталась память. Память о подвигах и о такой же «огненной», прекрасной жизни, о которой мы расскажем в следующей статье.
Светлана Галаганова,
Фёдор Евдокимов
[1] См. https://archive.mil.ru/archival_service/central/reading_room.htm
[2] Эдвин Поляновский. Два капитана. Горькая правда о Гастелло, гастелловцах и о многом другом // «Известия», 28-29 января 1997 г. [Электронный ресурс]. URL: https://www.polyanovsky.ru/dva-kapitana-1996
[3] Оба издания, с практически идентичным текстом, доступны для чтения в Интернете. URL: http://bibliotekar.kz/ternistyi-put-k-istine-yeduard-haritonovhttp://lit.lib.ru/h/haritonow_eduard_wasilxewich/maslov.shtml
[4] Чёрная эбонитовая капсула со сведениями о её владельце.
[5] Обнаружив на памятнике ошибки в написании имён и фамилий членов экипажа Маслова, впервые приехавший туда в 1991 году Харитонов восклицает: «Вот когда мне окончательно открылись глаза на партию Ленина!..»
[6] Кирилл Экономов. Искушение «Св. Эдуарда». 6 мая легендарному лётчику Николаю Гастелло исполнилось бы 95 лет // «Московский комсомолец», 8 мая 2002 г. [Электронный ресурс]. URL: https://www.mk.ru/old/article/2002/05/08/167579-iskushenie-sv-eduarda.html
[7] Виктор Гастелло. Мой отец – капитан Гастелло. – М.: Звонница-МГ, 2006.
[8] Эдвин Поляновский. Два капитана. Горькая правда о Гастелло, гастелловцах и о многом другом // «Известия», 28-29 января 1997 г. [Электронный ресурс]. URL: https://www.polyanovsky.ru/dva-kapitana-1996.
[9] «… Эта привязанность к Маслову, как род недуга, неизбежно становится помехой», – признался журналист. Да, это, действительно, похоже на «род недуга». В психиатрии он называется «сверхценная идея», в народе – «одержимость».
[10] Об этом можно узнать в городском краеведческом музее города Рассказова Тамбовской области.
[11]См. Виктор Гастелло. Мой отец – капитан Гастелло. – М.: Звонница-МГ, 2006.
[12] Скрипко Н.С. По целям ближним и дальним. – М.: Воениздат, 1981. [Электронный ресурс]. URL: https://www.litmir.me/br/?b=40641&p=1
[13]Гейнц Гудериан. Воспоминания солдата. Глава 6. Кампания в России 1941 года. [Электронный ресурс]. URL: https://mir-knig.com/read_185031-1
[14] Олег Каминский. Огненное возмездие. [Электронный ресурс]. URL: https://proza.ru/2014/06/09/1393
[15] Ф. Гастелло, А. Гастелло и А. Гастелло. Герой Советского Союза капитан Н. Гастелло – М.: Молодая гвардия, 1941. С. 16.
[16] См. Михаил Нордштейн. Украденный подвиг. [Электронный ресурс]. URL: https://subscribe.ru/group/otkuda-myi-prishli/6104957
Феликс Лазовский.Об участии евреев во Второй мировой войне. [Электронный ресурс].URL: https://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer5/Lazovsky1.php
[17] Турель (фр. tourelle– «башенка») – установка для крепления пулемётов, обеспечивающая их наводку в горизонтальной и вертикальной плоскостях.
[18]Михаил Нордштейн. Освободители? Насильники, убийцы и грабители. URL: https://le-online.org/index.php/8-2012-09-19-14-55-03/2012-09-19-14-53-14/23-176
