НИКОЛАЙ ГАСТЕЛЛО: ЖИЗНЬ И ПОДВИГИ
Часть 2. «Знаете, каким он парнем был!..»
Биография Николая Францевича Гастелло типична для так называемого «сталинского» поколения – первого поколения, сформировавшегося в условиях нового общественного строя и бросившегося защищать его от врагов. Это именно они совершили за годы войны более трёхсот огненных таранов, «смертию смерть поправ». Ну а жизни обычных людей с их думами, чувствами, поступками – самая надёжная основа для реставрации портрета народа, эпохи…
* * *
Отец Николая, Франц Павлович Гастыла, был крестьянином белорусской деревни Плужины. Во всех биографиях его именуют белорусом, хотя фамилия и имя явно польские. Как и имена его старших братьев –Винцесь и Михась. Эта их этническая принадлежность впоследствии поставила под угрозу жизнь младшего сына Франца Гастылы. Впрочем, об этом мы расскажем попозже.
Земли не хватало (всего две десятины на большую семью), поэтому всем приходилось батрачить на пана Цыбульского, хозяина имения Воронча. В 1900 году, после смерти отца, 25-летний Франц отправился в поисках заработка в Москву. Пристроился чернорабочим в железнодорожных мастерских. Постепенно освоил варку металла в печах-вагранках, стал вагранщиком. «Сначала страшно было – сущий ад, – вспоминал Франц Павлович. – Потом приловчился, понравилось. Искры брызжут, чугун в ковш пошёл, белой струёй хлещет. Красиво! И сыны мои, Николай и Виктор, с детства приучены были не бояться огня»[1]. Они и потом его не испугались. Один – огня горящего самолёта, другой – огня немецкой артиллерии. А Франц Павлович так и простоял всю жизнь у раскалённых печей. Он и известие о гибели сына у печи встретил (тогда уже сушильной). Долго сидел перед ней и неотрывно в огонь смотрел…
Тяжёлая работа хорошо оплачивалась, и вскоре Франц уже снимал приличную комнату на Пресне, одевался щёголем и, слегка подправив неблагозвучную фамилию, сватался к московским барышням. Его женой стала 16-летняя красавица Анастасия Кутузова, мастерица-белошвея. С помощью подаренной женихом швейной машинки «Зингер» Настасья Семёновна, ставшая искусной портнихой, до самой смерти обшивала не только всё своё семейство, но и родственников, соседей, знакомых[2]. Однажды она даже «одела» сформированную старшим сыном районную футбольную команду. Денег не брала, разве что «угощенье» – кто пирогом отблагодарит, кто банкой варенья. Она умерла через 25 лет после гибели Николая – в тот же день, 26 июня 1966 года.
У Франца и Анастасии Гастелло родилось четверо детей. Второй сын, Михаил, умер во младенчестве. Остались трое – Николай, Нина и Виктор. Все они начинали свои трудовые биографии «у папы», в мастерских при Московско-Казанской железной дороге. Франц Павлович считал, что каждый человек должен обязательно обучиться какой-нибудь рабочей профессии, узнать, что такое «настоящий» труд. В 1910 году семья переехала с Пресни в Богородское, на 3-ю Гражданскую улицу, в более просторную комнату на втором этаже деревянного барака (дом 30, кв. 8). Богородское тогда входило в Сокольнический район, поэтому в воспоминаниях членов семьи Гастелло постоянно мелькают «наши Сокольники».
В 1914 году Николай был определён в Сокольническое городское мужское училище имени А.С. Пушкина на 9-й Сокольнической улице[3]. В мае 1918 года, в связи с охватившим Москву голодом, школьников эвакуировали под Уфу. Дети жили и учились в одном из бывших помещичьих имений, превращённом в интернат, работали на огородах. А в октябре в Сокольники пришло страшное известие: Уфа взята Колчаком, учителя – в тюрьме, пароход с «красными щенками» обстрелян и пущен ко дну. Как вскоре выяснилось, на потопленном пароходе находились другие дети – сокольнические школьники успели разбежаться по окрестным деревням. Около года прожил 11-летний Николай в крестьянской семье, помогая по хозяйству. Выучился и жать, и косить, и плотничать, да так,что когда после разгрома Колчака освобождённые из тюрьмы учителя стали собирать детей для переезда в Москву, хозяева не хотели отпускать своего нового работника.
В апреле 1919 года дети вернулись домой, училище было реорганизовано в 26-ю школу первой ступени (пять классов), которую Николай закончил в 1920 году. Но никакой работы в Москве не было, и до 16 лет он оставался на иждивении отца. Это сегодня 16-летнего парня именуют «ребёнком», а в то время вынужденное безделье вызывало у молодого здорового «иждивенца» естественное чувство стыда. Николай, конечно, не бездельничал. Именно в это время ярко проявился его талант «мастера на все руки». Чего только он не мастерил своими «золотыми» руками, стремясь помочь семье! Он изготавливал мебель (в музеях хранятся сделанные им комод и шкаф), всевозможные настенные полочки (очень востребованные в тогдашних тесных комнатах), деревянные подставки под цветы, украшал тончайшей резьбой рамочки для фотографий, шил и чинил обувь (установив в углу комнаты металлическую «ногу») и даже превзошёл мать в искусстве кройки и шитья. Николаю доставляло огромное удовольствие доходить до всего своим умом, самостоятельно овладевать секретами ремёсел. Единственным исключением была подаренная отцом гармошка, играть на которой его научил сосед.
Страсть мастерить что-то своими руками сохранилась у Николая на всю жизнь, и если выдавалась свободная минута, он тут же принимался за любимое дело – вырезал из дерева модели самолётов(некоторые из них, снабжённые лампочками, висели под потолком в качестве ночников), делал игрушки для детей, шил обновки для жены и сына, ремонтировал обувь всему военному городку. После знаменитого перелёта Чкалова в Америку на письменном столе Николая появилась удивительная чернильница из эбонита: вокруг земного шара летит чкаловский самолёт, а внизу стоят в ожидании маленькие самолётики, готовые повторить беспримерный подвиг. Но самым главным его «хобби» стало «копание» в любимом самолёте. Аэродромные механики и техники изумлялись: вот это командир – любую неисправность быстрее нас обнаружит и устранит лучше!
В 1923 году Гастелло, наконец, нашёл работу в учебных столярных мастерских, а через год его отец как мастер высшей квалификации, Герой Труда был направлен Народным комиссариатом путей сообщения в Муром, где строился паровозоремонтный завод. С Францем Павловичем переехала вся семья, прожившая шесть лет в заводском посёлке Казанка. Эти годы Николай Францевич вспоминал как лучшие годы своей юности. Здесь он обучился трудному литейному делу. «Сначала работал стерженщиком, потом формовать стал, – вспоминал Франц Павлович. – Я из вагранки сливаю, а он формует – металл от отца к сыну плывёт»[4]. Здесь он стал токарем, потом слесарем-ремонтником. Здесь окончил двухгодичные заводские общеобразовательные курсы. Здесь стал комсомольцем, коммунистом, заядлым футболистом (инициатором строительства на пустыре заводского стадиона), популярным поселковым баянистом (баян был куплен на первую «получку»). А самое главное – здесь он встретил свою любовь, свою будущую жену, своего самого верного друга.
Анна Матосова заведовала заводской библиотекой. Она была на пять лет старше Николая и до революции успела закончить гимназию. «Что дать вам почитать?» – задала она дежурный вопрос симпатичному улыбчивому парню. «То, что вам самой нравится», – ответил тот. Анна порекомендовала ему Джека Лондона, который стал любимым писателем Николая. Потом они обсуждали прочитанные книги, разыгрывали пьесы в драмкружке. Вышло так, что молодые люди объяснились друг другу в любви на сцене заводского самодеятельного театра, очень «натурально» исполнив роли влюблённых.
Так породнились две дружные, очень похожие семьи. В семье Матосовых было пять детей. Отец, Пётр Деомидович, до приезда в Муромтоже работал на Московско-Казанской железной дороге – машинистом паровоза. Он умер в Муроме в 1930 году от сыпного тифа, его жена и дети поселились в Ленинграде. А семья Гастелло после открытия муромского завода вернулась в Москву – очень уж скучали они по своему любимому городу, особенно Настасья Семёновна. Только вот жить им теперь было негде: комната в «железнодорожном» бараке на 3-й Гражданской была занята, и в ожидании её освобождения семье пришлось целых два года прожить в дачном домике близких друзей в подмосковном посёлке Хлебникове. Сейчас это один из районов города Долгопрудного, где создан замечательный мемориальный школьный музей Николая Гастелло.
Весной 1932 года Николая неожиданно вызвали на заседание цехового партийного бюро и объявили, что партийная организация рекомендует его… в лётную школу. Страна ускоренными темпами развивала и укрепляла военную авиацию – нужны были лучшие из лучших. После нескольких строгих отборочных комиссий Гастелло решением Московского городского комитета партии был направлен в 11-ю военную авиационную школу пилотов в Луганске. Несмотря на то, что это был уже второй набор, курсанты всё ещё жили в палатках, самолёты стояли под брезентом, взлетали с небольшой площадки. Свой аэродром будущие пилоты построили своими руками – корчевали кустарник для взлётного поля, сами сооружали ангары и жилые помещения. 24 сентября стало для Николая «вторым днём рождения»: в этот день он впервые поднялся с инструктором в небо на самолёте У-2. «Чувствуется рабочая косточка, – уважительно говорили о нём наставники. –Серьёзный, спокойный, обстоятельный, умелый».
В декабре 1933 года Гастелло приехал на побывку в Москву с четырьмя треугольниками на петлицах: он – пилот! «На ястребке будешь летать?» – с завистью спросил его младший брат. Истребительная авиация была тогда заветной мечтой любого молодого пилота. Но Николай твёрдо знал: его место за штурвалом ширококрылой многомоторной машины. Он и сам словно бы был создан для вождения больших мощных кораблей: сильная коренастая фигура, невозмутимый характер. Просьбу выпускника лётной школы командование удовлетворило: Гастелло был направлен в 82-ю тяжёлобомбардировочную эскадрилью формирующейся 21-й авиационной бригады.
Бригада дислоцировалась под Ростовом-на-Дону, обеспечивая безопасность Северо-Кавказского экономического региона. Этот военный городок лётчики тоже построили своими руками. В 1935 году Гастелло было присвоено звание старшего лейтенанта – он был представлен на должность командира тяжёлого бомбардировщика ТБ-3. Началась новая жизнь, именуемая суровым словом «служба». В 1938 году 21-я бригада стала 1-ым тяжёлобомбардировочным авиаполком, а лётчик Гастелло – командиром авиаотряда. Но каждый выходной Николай Францевич неизменно отправлялся в город, где продавцы книжных магазинов откладывали для него все новинки по авиации. Его письменный стол превратился в продолжение кабины самолёта. На стене перед столом висела собственноручно начерченная схема лётного района с помеченными дорогами, реками, возвышенностями. «Анечка, полетай со мной», – часто просил он жену, показывая пальцем маршрут на схеме. И Анна, как строгая учительница, спрашивала отвернувшегося в сторону «ученика» об имеющихся на пути ориентирах.
Образованная, активная, отзывчивая, Анна Гастелло была выбрана председателем Женского комитета полка. В 1941 году, когда, уже будучи вдовой, Анна Петровна вспоминала их жизнь, ей казалось, что вся она прошла на аэродроме, под взмах флажка стартёра, у посадочной буквы «Т»: «Неожиданные проводы, неожиданные встречи… Долгие дни ожидания, когда смотришь в небо, и всё кажется: летит! Волнующие минуты, когда самолёты уже заходят на посадку, а ты не знаешь, есть ли среди них самолёт мужа, и нет сил бежать к аэродрому – стоишь и ждёшь у крыльца…»[5].Они очень любили друг друга. «Бывало отец вернётся из полёта, бледный, измотанный, и сразу же: а где мама? – вспоминал Виктор Гастелло. – Как увидит её, обрадуется, обнимет: Аннушка! А она гладит его, ласкает: устал, Котята? Смотришь, «Котята» уже повеселел – сидит, мастерит что-то, или книгу читает…»[6].
Летом полк перемещался в станицу Крымскую[7]. Здесь, в летних лагерях, лётчики оттачивали технику пилотирования, тактику воздушного боя, готовясь к грядущим сражениям. Часто сюда съезжались на время отпусков и их родные, снимавшие «койко-места» в местных хатках. Вместе с Николаем, Анной и маленьким Витей в Крымскую почти в полном составе перемещались семейства Гастелло и Матосовых. Начиналось очередное счастливое кубанское лето – с овощным и фруктовым изобилием, шумными общими трапезами во дворах за деревянными столами, купанием в реке, рыбалкой, радостью ежедневного общения давно не видевшихся близких людей.
В один из воскресных дней лета 1938 года Николай Францевич к семейному отдыху не присоединился: в Азовском море, в шторм, потеряв управление и связь, терпело бедствие рыболовецкое судно, на борту которого находилось четырнадцать человек. Лётный состав отдыхал, светлого времени оставалось часов пять. Командир полка, полковник Иван Васильевич Филиппов, посчитал это подходящим случаем, чтобы, наконец, лично проверить хвалёную технику пилотирования Николая Гастелло. В начале лета, во время перелёта из Ростова в Крымскую, у этого лётчика вдруг одновременно заглохли все четыре двигателя. Огромный бомбардировщик с размахом крыльев сорок метров, превратился в планер и неудержимо шёл на снижение. (Как потом выяснилось, борттехник заправил в самолёт лишь половину расчётного горючего). Нужно было срочно садиться в незнакомой местности со сложным рельефом. Высота уже двести, сто метров… Пилоты с ужасом смотрели на приближавшуюся неглубокую балку – их явно ожидал лобовой удар в её противоположный склон. Но в самый последний момент машина каким-то образом прошла чуть выше и запрыгала по вспаханному полю метрах в пяти от смертельной опасности. Об этой ювелирной работе на следующий день говорил весь полк. И вот теперь командир полка сидел рядом с «ювелиром», наблюдая за его действиями.
Примерно через три часа они, наконец, увидели судно. Внизу бушевал шторм, горизонт исчез, небо слилось с морем. Судно болтали волны, самолёт – потоки воздуха, но вымпел с запиской попал на палубу с первого раза. «Сколько часов сможете продержаться?», – запрашивали лётчики. В ответ рыбаки выложили на палубе своими телами цифру «6». «Спасательный катер вышел», – ответили из Ростова на радиограмму бортового радиста. Задание было выполнено, приближалась сильная гроза. «Нужно срочно идти домой», – сказал штурман. И тут вдруг спокойный, уравновешенный Николай потерял в присутствии командира полка своё обычное самообладание. «Вы предлагаете бросить людей в беде?! И вам не стыдно?! Нам нужно найти спасательный катер и навести его на судно. Продолжаем выполнять задание!». Командир полка молчал. Вскоре увидели точку – катер. Гастелло решил нацелить его на судно курсом самолёта. Сделав разворот, он пошёл на судно. Потом вернулся и повторил заход. На катере поняли – пошли указанным курсом.
Возвращались в грозу. На аэродроме в темноте кричали и бегали люди, устанавливая у самолётов дополнительные крепления. Под проливным дождём полковник Филиппов крепко пожал руку Николаю Гастелло: в этом полёте он проверил не только его профессиональные, но и человеческие качества.
В конце того же 1938 года Иван Васильевич получил возможность убедиться в этом ещё раз. Всю ночь бушевала пурга, а утром стало известно, что в дальнем районе области домой не вернулись двадцать школьников. Когда Гастелло по заданию Филиппова вылетел вместе с техником и врачом искать детей, снегопад всё ещё продолжался. Километров за сто от заданного района пришлось срочно садиться: началось обледенение. Когда перестал идти мокрый снег, снова взлетели, и лишь через час заметили в поле ребят и взрослого мужчину. Это был возчик, ежедневно отвозивший детей в школу и привозивший обратно. На сей раз в пути их застала пурга. Понадеявшись, что лошадь сама найдёт дорогу к селу, возчик выпряг её, но она не пошла. Так и сидели они всю ночь, прижавшись друг к другу и делая всё возможное, чтобы не заснуть.
Гастелло доложил о выполнении задания, за детьми был отправлен трактор с санями, но время шло, а самолёт на аэродроме всё не появлялся. Когда, наконец, он появился, уже темнело. Из самолёта вышел лётчик с ребёнком на руках. Оказалось, что ночью этот мальчик исчез, решив в одиночку пробираться к селу, и Гастелло отправился на поиски беглеца. Лишь через несколько часов, падая от усталости, он нашёл его спящим в глубокой яме. Эти поиски и срочная доставка мальчика в больницу не входили в задание, полученное пилотом от командира полка. Как не предусматривалось заданием и наведение спасательного катера на рыболовецкое судно. Просто есть люди, неспособные бросить кого-то в беде. Они и становятся героями.
1938 год был ещё и годом так называемой «ежовщины»[8]. В 1-ой тяжёлобомбардировочной авиабригаде поиск «врагов народа» инициировал начальник Особого отдела по фамилии Масюта. Польское отчество Николая Гастелло бдительный «особист» счёл серьёзным основанием для причисления лётчика к польским шпионам. В начале 1939 года Николай Францевич (вместе с некоторыми другими пилотами) был на несколько месяцев отстранён от полётов. Вскоре поступил приказ Военного совета АОН-3[9] об исключении его как врага народа из партии. Но на партийном собрании произошёл «бунт»: командир полка Иван Васильевич Филиппов и полковой комиссар Фёдор Иванович Брагин назвали приказ преступным, а Гастелло – одним из самых достойных коммунистов полка. Вслед за ними в том же духе стали выступать и другие пилоты. Жизнь лётчика была спасена, однако теперь «врагами народа» стали его спасители. Но тут подвернулся «счастливый случай»: начальник штаба АОН-3 приказал срочно выделить десять лучших экипажей для отправки на Халхин-Гол[10]. Экипаж Гастелло был включён в «элитный» список, да только подпишет ли его командующий АОН-3?.. Захочет ли рисковать своей карьерой?.. «В преступники меня, стало быть, зачисляете?», – усмехнувшись, спросил Тихон Иванович Буторин командира и комиссара полка. Те молчали. А командующий армии спокойно написал: «согласен». Он не хуже других знал, кто такой Гастелло, и был согласен с тем, что честные люди могут вести себя в подобной ситуации только так, как повели себя Филиппов и Брагин.
В«командировке» на Халхин-Голе наши лётчики проводили за штурвалами самолётов по 12-16 часов. Чуть поспать (прямо в кабине или под крылом) – и снова многочасовой полёт бомбить дальние самурайские тылы. Летали над огромными просторами монгольских степей, ночью, в сложнейших условиях ориентировки. И Красной Армии нужно было помогать – перебрасывать к передовым точкам людей, технику, вооружение, боеприпасы, продовольствие. А экипажам 2-й эскадрильи Ростовской авиабригады пришлось ещё и вывозить из района боевых действий тяжело раненых. Их нужно было доставлять в Читу через бездорожный Хинганский перевал – под огнём противника, на бреющем полёте. Однажды, когда, до предела загрузив самолёт перебинтованными, стонущими людьми, Николай набрал высоту, над горами резко похолодало, и у самолёта заглох правый мотор. Нужно было срочно садиться, но кругом на сотни километров простирались горы. И тогда пилот повёл самолёт на предельно низкой высоте вдоль реки Онон, которая протекала в глубоком ущелье. Это было и трудно, и рискованно, ведь отвесные скалы едва не касались крыльев корабля! Но «коридор» был пройден. За спасение раненых, экипажа и самолёта командиру была объявлена благодарность командования.
30 ноября начались боевые действия между финскими и советскими войсками. Лесисто-озёрный характер местности, снежная зима и слаборазвитая сеть дорог потребовали применения тяжёлобомбардировочной авиации. Военный аэродром находился под Петрозаводском, но, приземлившись на нём, пилоты не обнаружили ничего, кроме взлётной площадки да маленькой столовой. Жить им было явно негде. Растерянность, однако, продолжалась недолго. «На свалку! – скомандовал Гастелло. – Там ящики должны быть». Это были огромные, в человеческий рост, ящики, в которых в разобранном виде привозили с завода на аэродром самолёты-истребители. Ящики тракторами приволокли к столовой, установили в ряд. У снабженцев Николай потребовал молоток, гвозди, пилу, рубанок – и работа закипела. Лётчики в изумлении смотрели, как под рукой командира экипажа грубые ящики превращались у них на глазах в удобные «теремки» с двухъярусными лежаками. Потом у тех же снабженцев удалось раздобыть и печки-буржуйки. «Улица Гастелло», – написал кто-то на углу одного из «домов». Надпись оказалась пророческой…
Довоенную популярность Николая Гастелло Сергей Медведев в своём фильме снисходительно называет «преувеличением». Но никакого преувеличения здесь нет. Мир военных городков тесен – там все знают, «кто есть кто». После нескольких вылетов о пилоте уже слава идёт – либо добрая, либо дурная. Что касается Гастелло, то приведённых нами эпизодов вполне достаточно, чтобы понять: этот человек просто не мог не пользоваться всеобщей любовью и уважением. Лётчик «от Бога», он обладал огромной волей, мужеством, способностью принимать рискованные, но единственно верные решения в экстремальных ситуациях, брать на себя ответственность за их выполнение. В сочетании с личной скромностью, развитым чувством товарищества и огромным человеческим обаянием это сделало его признанным неформальным лидером. Так что к началу войны об этой харизматической личности были наслышаны и пилоты, и командование.
Но до войны был ещё целый год, и «заграничные командировки» продолжались. Летом 1940 года, когда Гастелло уже было присвоено звание капитана, советское правительство потребовало от Румынии вернуть отторгнутые в 1918 году Бессарабию и Северную Буковину. Рано утром 30 июня наши авиаполки приняли на борт своих ТБ-3 воздушно-десантную бригаду в количестве более тысячи человек. Десант, выброшенный в районе города Измаил, блокировал мост через Дунай. Тем самым был предотвращён вывоз в Румынию румынскими боярами богатств, принадлежащих народам Молдавии и Бессарабии. А в начале августа экипаж Николая Гастелло приземлился на территории Литвы: нужно было оказать помощь народам Прибалтики, свергнувшим фашистские режимы. Чтобы в очередной раз догадаться, куда «командирован» её муж, Анна внимательно читала газеты.
В сентябре их полк был перебазирован в Великие Луки, а затем на аэродром Боровское под Смоленском. Там стояли два авиаполка 42-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии, там же размещалось командование. 24 апреля 1941 года поступил приказ о переводе капитана Гастелло в соседний 207-й авиаполк на должность командира эскадрильи новых самолётов ДБ-3ф. «Как лучшего командира корабля по вождению самолёта на бомбометание», – гласил приказ: у соседей с этим видом боевой подготовки дело обстояло неблагополучно. Полковник Филиппов поздравил Николая с повышением, а у того в глазах стояли слёзы: так не хотелось покидать родной полк, друзей, спасшего его от смерти любимого командира! Через месяц за отличную работу по передаче опыта практического бомбометания экипажу Гастелло была объявлена благодарность Военного совета.
В воскресенье 22 июня 1941 года Николай с Анной и Витей собирались посмотреть древний Смоленск. Решили пройти несколько километров пешком через лес до шоссе, а дальше – на попутке. Николай попросил не будить его: хотел отоспаться после трудной недели. Но в четвёртом часу утра его разбудил посыльный из штаба. Смоленск они так и не посмотрели…
В первые месяцы войны именно дальняя бомбардировочная авиация несла самые большие потери из-за непрерывных атак немецких истребителей[11].Ведь наши огромные тяжёлые бомбардировщики, летавшие без истребительного прикрытия на высоте менее 800 метров, фактически выполняли работу штурмовиков[12].Однако очень скоро их использование непосредственно на поле боя было запрещено, и специально созданная авиация дальнего действия (АДД) стала поражать (как и положено) стратегические объекты в глубоком тылу противника практически без потерь. Примером может служить первый мощный бомбовый удар по Берлину, нанесённый морскими бомбардировщиками Ил-4 (последняя модификация ДБ-3ф) полковника Е.Н. Преображенского 7 августа 1941 года. При этом сама конструкция самолётов ДБ оказалась настолько удачной, что они продолжали оставаться некоторое время на вооружении и после войны. Кстати, об этом ни слова не говорится в фильме Медведева – только лишь о уязвимости самолёта для немцев со стороны задней нижней полусферы. «В течение какого же времени сохранялась эта опасная уязвимость?» – может поинтересоваться телезритель. Оказывается, в течение всего лишь одного дня! Как мы отмечали в первой части доклада, уже 23 июня 1941 года полковник Скрипко отдал приказ об установке в этом секторе корабля дополнительных бортовых пулемётов.
26 июня, когда Николай уже вылетел на задание, в авиагородке объявили срочную эвакуацию гражданского населения. Через час (отпущенный на сборы) Анна с сыном стали беженцами. Долго ехали в теплушках до Мичуринска – под обстрелами, то и дело пропуская военные эшелоны. От Мичуринска попробовали добраться до Ленинграда, где жили мать и сестра Анны, но город был уже окружён, и им пришлось вернуться. Лишь в конце июля поднялись они с Витей, всё ещё ни о чём не зная, по скрипучей лестнице московского барака. «Анечка, милая!..» – бросилась им навстречу заплаканная Настасья Семёновна. Анна всё поняла. Она не плакала – просто молча осела на пол. Чтобы справиться с горем, окончила курсы медсестёр и пошла работать в госпиталь для раненых лётчиков. Но так и не справилась – умерла в 1953 году, в 50 лет.
Осенью 1942 года на тихую улицу в Богородском пришла вторая похоронка: 2 октября в бою под Ржевом погиб командир 1-го батальона 673-го пехотного полка Виктор Гастелло. Он был слесарем-модельщиком высшей квалификации и поэтому имел «бронь», но после гибели старшего брата упорно рвался на фронт. Наконец ему это удалось, и почти год он провёл на передовой. Перед одним из боёв вступил в партию. Был ранен, лежал в госпитале, потом был срочно направлен в Калинин (ныне Тверь) на двухмесячные курсы командного состава: Красной Армии были нужны комбаты. Под Ржевом его батальон прикрывал одно из главных направлений на Сталинград. Получив приказ взять аэродром на окраине города, Виктор поднял батальон в атаку, но путь комбату преградил огненно-чёрный фонтан. Аэродром был взят. Под утро бойцы вынесли из простреливаемых насквозь руин тело своего командира. Могилу Виктора Гастелло его вдова и сын разыскали лишь через двадцать лет после войны. Младший брат оказался достоин старшего.
Имя Николая Гастелло сегодня носит 1-й Краснознамённый Брянский авиационный полк дальнего действия. Приказом министра обороны СССР от 4 мая 1952 года № 0105 капитан Гастелло зачислен навечно в списки войсковой части 15474. Каждый день на вечерней поверке старшина 2-й эскадрильи в торжественной тишине произносит: «Капитан Гастелло Николай Францевич!». И с правого фланга ему отвечают: «Герой Советского Союза капитан Гастелло пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины».
Светлана Галаганова,
Фёдор Евдокимов
[1]Ф. Гастелло, А. Гастелло и А. Гастелло. Герой Советского Союза капитан Н. Гастелло. – М.: Молодая гвардия, 1941.
[2] В советское время эта старинная швейная машинка была выставлена в Политехническом музее.
[3] В апреле 1899 года, в ознаменование 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина, московская Городская Дума постановила открыть ряд начальных городских училищ имени великого русского поэта, в том числе два – мужское и женское – в Сокольниках. Попечителем мужского училища был Александр Александрович Пушкин, старший сын поэта, генерал-лейтенант кавалерии. Училище было открыто в специально построенном здании в 1904 году. В настоящее время здесь (2-я Сокольническая улица, 3) располагается Пушкинский филиал гимназии № 1530 «Школа имени М.В. Ломоносова».
[4]Ф. Гастелло, А. Гастелло и А. Гастелло. Герой Советского Союза капитан Н. Гастелло. – М.: Молодая гвардия, 1941.
[5] Ф. Гастелло, А. Гастелло и А. Гастелло. Герой Советского Союза капитан Н. Гастелло. – М.: Молодая гвардия, 1941. С. 11.
[6]Виктор Гастелло. Мой отец – капитан Гастелло. – М.: Звонница-МГ, 2006.
[7] Ныне город Крымск Краснодарского края.
[8] Н.И. Ежов, нарком внутренних дел СССР (1936-1938), генеральный комиссар государственной безопасности (1937), был одним из главных организаторов и исполнителей массовых репрессий. Арестован (1939), судим, приговорён к расстрелу (1940).
[9] АОН-3 – 3-я авиационная Армия особого назначения.
[10] Халхин-Гол – река в Монголии и Китае. Летом 1939 года в этом районе японские войска вторглись на территорию Монгольской народной республики, имевшей союзный договор с СССР. Особенно крупные бои на Халхин-Голе происходили в августе 1939 года между 6-й японской армией и советской 1-й армейской группой под командованием комкора Г.К. Жукова.
[11] Этот факт часто используется как одно из подтверждений нашей неготовности к надвигавшейся войне, что не вполне соответствует действительности. Достаточно вспомнить два совещания авиаспециалистов, проведённые в первой половине 1939 года на уровне ЦК партии и Совнаркома, на которых обсуждались вопросы развития воздушного флота. В результате было создано несколько новых конструкторских бюро, перед которыми была поставлена задача разработать и подготовить для серийного производства новые типы истребителей, разведчиков и бомбардировщиков, которые не уступали бы посвоим тактико-техническим характеристикам лучшим зарубежным самолётам. Осенью 1939 года было принято несколько постановлений о реконструкции и строительстве новых самолётных и авиамоторных заводов, предусматривавших к концу 1941 года увеличить мощности авиапромышленности в два раза по сравнению с 1939 годом. Так бы и произошло, если бы не внезапное нападение фашистской Германии.
[12]Специальные штурмовики Ил-2 и пикирующие лёгкие бомбардировщики Пе-2 тогда только лишь начали появляться.
