Развитие военно-политической мысли России в XIX веке

XIX век в мировую историю вошел как период масштабных социально-политических потрясений, революций, государственных переворотов, передела мира и обострения борьбы за влияние на континентальном и глобальном уровнях.

Вполне закономерно, что все эти процессы сопровождались войнами и конфликтами, количество которых значительно возросло по сравнению с предшествующими периодами. Только в Европе, например, в течение XIX столетия произошло более 250 войн и групп войн и 2562 битвы и осады. Эскалация военно-политической напряженности и конфликтности отмечалась и в других регионах Планеты. В Западном полушарии США приступили к реализации своей печально известной «доктрины Монро», в Африке завершалась колонизация, по итогам которой на континенте осталось только одно независимое государство – Эфиопия, в Азии утверждалось господство Британской империи, обеспечивавшееся, в том числе посредством так называемых опиумных войн. Процессы, связанные с вооруженным противоборством, происходили и в других частях света. Но всё же эпицентром военно-политической активности оставалась Европа и именно здесь формировалось мироустройство актуальное для того времени.

Начало XIX века было отмечено наполеоновскими войнами. Вместе с русско-шведской и Отечественной 1812 года войнами они дали порядка 415 значимых битв и осад. Завершилось столетие уникальной в истории Европы того времени англо-бурской войной 1899 – 1902 годов, в ходе которой были отработаны технологии прокси-войн и гибридных войн, активно применяемые в настоящее время.

При этом сами войны обрели качественно новое содержание. В вооруженном противоборстве произошел переход к войнам так называемого третьего поколения[1]. Это стало следствием появления стрелкового и пушечного оружия с нарезами в канале ствола. Оружие стало многозарядным, более дальнобойным, более прицельным.

Сами войны стали массовыми. Войнам стала присуща сравнительно высокая подвижность армий, интенсивность боевых действий и относительно быстрое и решительное достижение цели. Резко расширился масштаб войн. Появление на театре войны миллионных армий, востребовало заблаговременную, детальную разработку стратегических планов войны.

Главной целью войн данного поколения стал разгром вооруженных сил противника, разрушение его экономики, свержение политического строя подчинение своим интересам и установление контроля над ключевыми геополитическими (геостратегическими) центрами пространства.

1. Россия в войнах XIX столетия

Войны и вооруженные конфликты стали, таким образом, важнейшими инструментами трансформации сложившегося к тому времени мирового порядка.

Соответственно, в той или иной мере, а зачастую непосредственно, войны и конфликты столетия затрагивали интересы и безопасность Российской империи, раскинувшейся к тому времени на трех континентах в Европе, Азии и Северной Америке и ставшей ведущим государством мирового сообщества. Это определяло значимость России в сложившейся системе международных отношений и, соответственно, стремление её противников и конкурентов вовлечь в конфликт, использовать потенциал, нанести ей поражение и подчинить своим интересам.

Вследствие этого Россия большую часть столетия провела в войнах и конфликтах. Начав на рубеже столетий участием во Второй антинаполеоновской коалиции и завершив цикл наполеоновских войн взятием Парижа в марте 1814 года во главе уже Пятой антинаполеоновской коалиции, Россия фактически способствовала формированию новой системы международных отношений в Европе – «Священного союза», выступавшего гарантом мира и стабильности в Европе. Именно этого ей в последующем не могли простить ее союзники – Великобритания, Австрия и примкнувшая к ним Франция, на протяжении длительного времени, проводившие откровенно враждебную по отношению к России политику.

Характерной чертой европейской политики того периода является проявление русофобии и институализация политики сдерживания России, ее провоцирование и вовлечение в различного рода войны и конфликты. Примечательно в этом плане высказывание высокопоставленного британского чиновника Г. Пальмерстона: «Как трудно жить, когда с Россией никто не воюет»[2].

Знаковым событием для российской государственности XIX столетия стала Крымская война 1853 – 1856 годов[3], явившаяся венцом антироссийской политики «коллективного Запада» того периода и получившая название «нулевой» мировой войны с учётом состава её участников, целей и задач противоборствующих сторон.

Помимо этого, России пришлось вести две войны с Персией и три – с Турцией, завершить цикл войн со Швецией, применять военную силу при подавлении польских восстаний 1830 – 1831 и 1863 – 1864 годов, а также в ряде других регионах империи и на её рубежах. В XIX веке имела место и наиболее продолжительная в истории России война – Кавказская, длившаяся более 60 лет и получившая название в дореволюционных источниках как «замирение горцев».

Война, таким образом, стала важнейшим фактором развития российской государственности, что в свою очередь, свидетельствовало о значимости военного компонента и соответственно развития военной науки и в целом военно-политической мысли в России, явившиеся своего рода реакцией на угрозы и вызовы ее военной безопасности.

При этом, как показывает опыт отечественной истории, именно это направление государственной политики в наибольшей степени было подвержено влиянию личностно-субъективного фактора.

Это особенно проявилось на рубеже XVIII – XIX столетий с приходом к власти в России ориентированного на Пруссию императора Павла I, кардинально изменившего не только внешнеполитический курс, но и концепцию функционирования и развития военной организации государства.

Практически все основные преобразования в военной сфере екатерининского периода были подвергнуты ревизии и трансформации. Так, в частности, произошли кардинальные изменения в организации системы военного управления. Был упразднён Генеральный штаб, полномочия которого, в соответствии с указом императора, передавались во вновь созданный вспомогательный орган высшего командования – Свиту его императорского величества по квартирмейстерской части, подчинявшейся непосредственно царю.

Были отменены «потёмкинские» преобразования в структуре частей и соединений Русской армии, экипировке личного состава армии и гвардии. Была восстановлена старая прусская форма: волосы солдат поливали квасом, посыпали мукою и давали засохнуть мучной корке на голове; сзади к голове привязывали железный прут в пол-аршина для устройства косы, на висках приделывали войлочные букли[4].

Еще более знаковые изменения были осуществлены в сфере подготовки и обучении войск. По словам Павла I, «солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный». Данная установка стала основной в подготовке войск. Русская армия отбрасывалась на полстолетия назад, национальный дух в ней подменялся механическим послушанием; боевая подготовка – шагистикой; национальные особенности – слепой подражательностью прусским образцам[5].

По сути, все эти преобразования Павла можно отнести лишь к реформам ради реформ, обусловленные исключительно неприятием ранее сделанных преобразований.

Как писал в последующем историк Русской армии А. Керсновский, «с павловских вахт-парадов русская армия пошла тернистым путем, через вейротеровскую диспозицию, пфулевскую стратегию и реадовскую неразбериху – к севастопольской Голгофе…»[6]. Речь, в частности, шла о модных в тот период немецких военных теоретиках Ф. Вейротере и К. Пфуле. Первый известен как составитель диспозиции союзников в Аустерлицком сражении, а второй, будучи советником Александра I, едва не привел к катастрофе 1-ую Западную армию на начальном этапе вторжения Наполеона.

В очередной раз военная организация России и, соответственно, её военная мысль оказалась заложницами личностно-субъективного восприятия высших должностных интересов и безопасности государства.

• Военная наука России в начале XIX столетия: основные вехи развития.

В целом, в рамках XIX столетия следует выделить ряд основных этапов развития военно-политической мысли России.

Первый этап связан с коренной перестройкой военной организации государства, осуществленной Павлом I. Важнейшей её спецификой стал отказ от национальной русской доктрины, сформировавшейся под влиянием работ и практических действий по управлению войсками выдающихся полководцев и военных мыслителей того времени П.А. Румянцева, Г.А. Потемкина и А.В. Суворова, вследствие неприятия всего того, что было достигнуто в период правления Екатерины II. В результате произошел возврат к насаждавшейся ещё в период непродолжительного правления Петра III прусской системе военной организации.

После смерти Павла I были предприняты шаги по устранению наиболее его одиозных преобразований. Важнейшим из них стало возвращение в армию генералов и офицеров, подвергнутых обструкции из-за их неприятия насаждения прусских порядков в Русской армии.

Одним из наиболее значимых преобразований стало образование в 1802 году Министерства военно-сухопутных сил (с июня 1808 года – Военное министерство)[7], ставшее основным координационным органом военного управления в стране.

По остальным направлениям «павловских» преобразований особых изменений не произошло. Как оказалось, из всех сыновей императора Павла Александр І в наиболее сильной степени унаследовал его «гатчинские традиции» и страсть к муштре. Копирование и насаждение прусских порядков осуществлялось в области не только строевой, но и в научной. В этом отношении царствование императора Александра І – после некоторых начальных колебаний – явилось продолжением павловской эпохи. В результате Русская армия начального периода правления Александра І явилась прямым продолжением армии императора Павла І. Доктрина, уклад жизни, система обучения, «шагистика» и увлечение мелочами службы остались те же.

Преобразования, начатые в период царствования Павла I, а затем продолжены Александром I, негативно отразились на состоянии военной организации государства, решении задач в области обороны и развития военной теории и стратегии.

Развитие военной мысли в этот период осуществлялось двумя разнонаправленными процессами. С одной стороны, Александр І, являвшийся также, как и Павел, сторонником прусской военно-политической традиции, отдавал приоритет основным положением прусской военной теории. С другой стороны, в России в преддверии вторжения Наполеона отмечался рост национального самосознания, что стимулировало интерес различных слоев общества к военно-политическим процессам и непосредственно к военному делу, подготовки к вооруженному сопротивлению агрессии.

На уровне же высшего военно-политического руководства эти настроения не были столь ярко выражены, соответственно, приоритет в подготовке страны к предстоящему вторжению отдавался зарубежным практикам.

Примечательно, например, что в качестве военного советника при императоре был принятый на русскую службу полковник Генерального штаба прусской армии полковник К. Пфуль (Фуль). Будучи «чистым» военным теоретиком, оторванным от боевой практики войск, К. Пфуль считал, что не бой, а маневр решает исход военных действий. В 1811 году он был привлечён к составлению стратегического плана войны с наполеоновской Францией. Увлечённость императора идеями К. Фуля, дорого обошлась Русской армии, предопределив неблагоприятное для неё развитие военно-стратегической ситуации на начальном периоде Отечественной войны.

Следует отметить, что само восприятие стратегии у К. Фуля в значительной мере формировалось под воздействием работ другого немецкого военного теоретика – Генриха (Дитриха) Бюлова. В 1799 году появилось его знаменитое произведение «Дух новой военной системы», сразу привлекшее к себе общее внимание. В 1805 году этот труд был выпущен новым изданием[8]. В ней автор на основе анализа первых наполеоновских войн констатировал, что природа войны изменилась. Новой армии, которую вывела на поле боя французская революция, а затем Наполеон, при полном изменении всех боевых условий должна была бы противостоять другая армия, совершенно новая тактика. «Дисциплина, тактика, мужество – это только действующие силы, решающие массу, количество спорящих. Сражения будущего будут решаться артиллерийским огнем», и в другом месте: «Бойня, окруженная наступающей пехотой, является одним из самых достойных сожаления объектов»[9]. Все это противоречило сформировавшимся на основе суворовской «Науки побеждать»[10] традициям русской военной школы и вызвало неприятие у значительной части офицеров и генералов Русской армии. Между тем, руководством страны основные положения работ Г. Бюлова учитывались в практической деятельности.

Помимо своего основного труда о духе новой военной системы, Г. Бюловом был издан ряд работ, среди которых «История кампании 1800»[11]; Принц Генрих Прусский. Критическая история его походов»[12]; «Новая тактика обновления как она должна выглядеть»[13]; «Кампания 1805»[14] и другие. За исключением последней работы, все остальные в той или иной мере воспроизводят положения книги «Дух новой военной системы».

Военно-теоретические труды Г. Бюлова дополнили военную теорию развитием некоторых понятий. Так, в частности, им был сформулирован важный тезис о подчинённости военной стратегии политике, тактики – стратегии, введены в употребление понятия «базис войны», «база операционная» («базис операционный»), «стратегическое развёртывание» и др. Примечательно в этом плане обоснование связи военной науки с политикой. Военная наука, по словам Г. Бюлова, – стратегия и тактика (но отнюдь не искусство парадов и строевой муштры), или наука употребления сил государства для укрепления и защиты общества, во имя общественного блага и чести, как может она не заключать в себе политику?[15]

Теории Г. Бюлова подвергались критике со стороны Наполеона, К. Клаузевица, А. Жомини, Г.А. Леера, других военных деятелей и теоретиков. По мнению его критиков, Г. Бюлов увлекался геометрическими формами операций, догматизировал опыт ведения войн XVIII века, переоценивал роль магазинной системы снабжения войск, недооценивал значение сражения, считая, что цели войны могут достигаться воздействием на пути сообщения, а успехи военной теории сделают войну менее кровопролитной. Между тем, как отмечал А. Свечин, именно «Бюлову мы обязаны самим термином «стратегия», а также и разделением стратегии от тактики». И в этом его основная заслуга.

Значительное влияние на развитие западноевропейской стратегической мысли оказал австрийский эрцгерцог Карл. Его наставления и уставы, изданные в 1806 – 1808 годах, вполне обоснованно заслуживают внимания. В них он обобщил опыт своего участия в предшествующих наполеоновских войнах и определил необходимые принципы подготовки австрийской армии к военным действия. После разгромного для Австрии Аустерлицкого сражения в 1806 году он был назначен военным министром с неограниченными полномочиями, получив тем самым возможность провести военную реформу и непосредственно готовить австрийскую армию к сражениям с учетом опыта современных войн.

К его несомненной заслуге в этой сфере относится то, что он собрал энергичных и разумных офицеров, запротоколировал опыт новейших войн, сделал соответствующие выводы. Это было первое переложение на бумагу, облечение в логическую форму новых явлений, выдвинутых наполеоновскими войнами.

В 1808 году были разработаны и введены в действие и непосредственную подготовку войск новые уставы и наставления, по которым стала готовиться австрийская армия. И уже в 1809 году в ходе Асперн-Эсслингского сражения австрийская армия под его командованием впервые нанесла поражение наполеоновским войскам. Всё это свидетельствовало о правомерности преобразований, осуществлённых под его руководством.

Важным событием в военной жизни в XIX века было появление капитального произведения австрийского полководца эрцгерцога Карла «Основы стратегии, поясненные очерком кампании 1796 г. в пределах Германии»[16], вышедшего в свет в 1813 году. В нем довольно четко были сформулированы такие принципы стратегии и тактики, как

• сосредоточение и использование на решающем направлении численного превосходства сил;
• правильный расчёт сил и средств;
• умелый выбор момента нанесения удара;
• выигрыш времени;
• создание сильных резервов.

Эрцгерцог Карл, таким образом, явился одним из родоначальников теории о «вечных» и «неизменных» принципах войны, ставших в последующем теоретической основой восприятия и оценки военно-политических процессов. Следует отметить, что и сам Наполеон достаточно уважительно относился к эрцгерцогу и его работам и делал соответствующие выводы.

Значительный вклад в разработку теоретических основ стратегии массовой армии внёс также швейцарский теоретик А. Жомини. Основной его заслугой, как принято считать, являются обобщение и анализ опыта войн, которые вела французская массовая армия, прежде всего под руководством Наполеона. Размышляя над этими войнами, генерал А. Жомини пришёл к выводу, что поражение противнику необходимо наносить не посредством маневрирования на его коммуникациях, а только путём решительных наступательных действий («наступательного сражения»), длительно сохраняя инициативу (в этом смысле он являлся олицетворением школы «стратегии сокрушения»). Последнее было возможно, по его мнению, лишь при опоре на ряд общих принципов, основной из которых – принцип ударности, или «частной победы». Его А. Жомини формулировал как сосредоточение возможно большей части своих сил на решающем пункте театра войны (поля сражения) в решительный момент[17].

Наукой ведения войны этот теоретик считал стратегию, а тактику рассматривал как науку о сражении и бое. С его именем связано появление таких понятий, как «театр войны», «театр военных действий (ТВД)», «операционная зона», а также возникновение идеи об абсолютных, неизменных законах и принципах военного искусства, получившей в дальнейшем широкое распространение. Очевидно, что именно А. Жомини как военный теоретик пользовался наибольшим авторитетом у Наполеона и многие его теоретические положения нашли отражение в его стратегии.

Помимо Г. Бюлова, эрцгерцога Карла и А. Жомини военно-стратегические исследования проводились и другими европейскими военными теоретиками. Все они в той или иной степени оказывали влияние на развитие военной мысли в России. Между тем, условия исторического развития России резко отличались от тех, на которые опирались западноевропейские военные теоретики при разработке стратегии. Поэтому русские военные деятели и теоретики не могли механически перенимать выработанные за рубежом стратегические правила и приемы. Русская военно-теоретическая мысль, опираясь на национальный опыт, разрабатывала иные способы ведения войны, рассчитанные на сочетание боев, сражений и подготавливающих их маневров, на использование пространства и времени как важнейших стратегических факторов.

Значительное и в целом позитивное влияние на развитие отечественной военной стратегии как в прикладном, так и в теоретическом плане оказали подготовка России к отражению агрессии наполеоновской Франции, а также их вооруженное противоборство в первое десятилетие XIX столетия.

Осознание опасности, исходившей от передовой по тем временам военной системы Наполеона, способствовало изучению военного дела и развитию военной теории, не только в военных, но и в гражданских учебных заведениях. Курс военных наук был введен в образовательные программы ряда университетов. В Московском университете этим занимался адъюнкт-профессор военных наук Я.И. де Санглен. Аналогичный курс читался в и Юрьевском университете. Буквально накануне войны, в начале весны 1812 года, в Московском университете возникает «Общество любителей математических наук» для изучения важнейших разделов стратегии и тактики, вождения колонн, топографии и так далее. Фактически это была военная школа ускоренного типа на общественных началах. Президентом был избран Н.Н. Муравьев. Впоследствии общество было преобразовано в Московское училище для колонновожатых[18].

Одновременно с этим осуществлялась разработка теоретических основ военной науки. Под влиянием требований жизни представители русской военно-теоретической мысли пытались на основе национального опыта раскрыть содержание стратегии как науки, вывести правила, способы и формы стратегических действий, отвечавшие многообразию этого опыта. Волна национального подъёма расширяла их возможности, вовлекала в круг военных теоретиков, занимавшихся проблемами стратегии, все большее число специалистов, в том числе и иностранцев, служивших в русской армии.

Одними из первых в России, кто попытался раскрыть объективные истоки и внутренний механизм развития военной науки, ее значение, определить содержание стратегии и тактики как отдельных отраслей военно-научных знаний, были генерал А.И. Хатов и А. де Романо.

Несомненный интерес, в частности, представляет работа офицера квартирмейстерской части Русской армии А. де Романо «Краткое начертание главнейших правил военачальнической науки» [19], изданная в 1802 году. В этой работе исследовался опыт современных войн на западноевропейском театре, русско-турецких и других войн.

В работах А.И. Хатова «Общий опыт тактики» и «Начальные основания военной тактики» был отражён боевой опыт стран Западной Европы, главным образом Франции, дополненный его соображениями, основанными на боевой практике Русской армии[20].

При этом А.И. Хатов рассматривает войну как общественное явление, зависящее от ряда факторов. К ним он относил военную технику и общественный строй, которые создают «Способы, употребляемые правлениями для образования граждан, воинов и генералов»[21]. По мнению А.И. Хатова, по мере изменения оружия и военных учреждений изменяются и принципы военного искусства, а также формы вооружённого противоборства. В этой связи он считал устаревшей линейную тактику и полагал целесообразным переход к тактике колонн и рассыпного строя.

Различные формы стратегических действий (маневр, частные сражения и др.) пытался проанализировать в военно-теоретическом плане М. Вистицкий. Рассмотрев в общем виде ход современной ему войны, он в заключение указал, что частное сражение «иногда не делает никаких военных последствий, но только служит приготовлением к баталии» и что «только после нескольких удачных сражений даётся надежда к выигрышу баталии»[22]. Под баталией М. Вистицкий понимал генеральное сражение. Ему же принадлежит исследование вопроса о базе и операционной линии, в основе чего лежал опыт европейских войн конца XVIII столетия.

В 1807 году, опираясь именно на этот опыт, офицер квартирмейстерской части Русской армии Я. Гавердовский выступил с предложением приступить к систематическому изучению стратегии как науки. В записке, поданной в сентябре 1807 году, он попытался определить содержание стратегии как науки и её место в военном искусстве.

Стратегия, по его мнению, «заключает в себе общие правила ведения войны и составляет необходимейшую и главнейшую часть военного искусства, ибо все прочие науки суть только ее ветви»[23]. Такое определение нацеливало военных деятелей на разработку стратегии как относительно самостоятельной теории и практики ведения войны в целом.

Все эти наработки способствовали формированию системы военных знаний, на основе которой в последующем разрабатывалась непосредственно стратегия отражения агрессии Наполеона в ходе Отечественной войны 1812 года.

• Формирование и развитие военной теории в преддверии и в ходе Отечественной войны 1812 года

Второй этап развития военно-политической мысли непосредственно связан с подготовкой и непосредственно отражением агрессии в период Отечественной войны и Заграничного похода Русской армии, а также осмыслением их опыта в последующий период.

В рамках практической подготовки к войне был осуществлен ряд мероприятий, связанных с организацией управления войсками в военных условиях. Так, в частности, накануне Отечественной войны 1812 года комиссией под руководством военного министра М.Б. Барклая-де-Толли и при участии генерал-квартирмейстера П.М. Волконского был разработан и издан важный уставной документ – «Учреждение для управления большой действующей армией»[24]. Этим документом восстанавливались многие положения, отменённые реформой 1796 года, что благоприятно отразилось на Русской армии, ее функционировании и подготовке к предстоящим военным действиям.

Тем не менее, несмотря на позитивные преобразования, в структуре и организации военного управления, по-прежнему чрезвычайно сильным являлось иностранное влияние, негативно отражавшееся на боевой деятельности войск.

Это было обусловлено тем, что высший командный состав в преддверии вторжения Наполеона в Россию был представлен в основном зарубежными специалистами. Примечательна в этом плане острота генерала А.П. Ермолова при назначении его начальником штаба 1-ой Западной армии. На слова Александра I о своём назначении он прореагировал своеобразно. «Ваше Величество, − заявил он, − произведите меня лучше в немцы!»[25]. Иностранному влиянию был подвержен и сам Александр I, принявший в качестве своего советника на службу полковника К. Пфуля, фактически разрабатывавшего стратегию действий войск русской армии в преддверии вторжения Наполеона⁵, суть которого сводилась к заманиванию Наполеона вглубь территории страны.

Как показало начало войны, выбранная стратегия оказалась неудачной, и Россия впервые за более чем столетний период вынуждена была отступать и вести боевые действия на своей территории. Свою позицию по данному поводу высказал П.И. Багратион, по мнению которого «оборона не только невыгодна, но в существующих условиях невозможна». Об этом он пишет Александру I непосредственно в преддверии нашествия Наполеона. «Государь! От преданности доношу: не отнимайте у воинов твоих дух; прикажите нам собраться у Гродно и нанесть удар врагам. Всякое отступление ободряет неприятеля и дает ему великие способы в краю здешнем, а у нас отнимает дух. Жаль истинно, и последствия будут самые пагубные»[26].

П.И. Багратион, предвидя вступление Наполеона Бонапарта в пределы России, разработал собственный план заблаговременной подготовки страны и её вооруженных сил к отражению агрессии[27]. Однако этот план не встретил понимания у императора Александра I и его ближайшего окружения, которые предпочли ему план прусского полковника К. Пфуля[28].

Тем не менее в последующем с назначением главнокомандующим Русской армией М.И. Кутузова произошёл качественный переворот в организации военных действий, способствовавший перелому в войне и утверждению на практике принципов ведения войны, разработанных русскими военными теоретиками.

К этому времени в военной науке оформились два основных направления решения стратегических задач. Одно из них представлял Наполеон, для стратегии которого было характерно стремление решать исход войны разгромом живой силы противника в одном генеральном сражении. Стратегическая концепция генерального сражения Наполеона стала основной в странах Западной Европы. Ею руководствовались при подготовке войны, выборе объекта, направления стратегических действий и хода самих действий. Всё в ней было подчинено интересам выигрыша первого сражения.

В Отечественной войне 1812 года стратегии Наполеону была противопоставлена иная стратегическая концепция, разработанная и осуществлённая на практике М.И. Кутузовым. Стратегия М.И. Кутузова была основана на идее достижения победы в войне не в одном генеральном сражении, к чему стремился император французов, а, исходя из конкретных обстоятельств, в целом ряде согласованных между собой боев, сражений и маневров, растянутых во времени и пространстве, но объединённых общим замыслом. При определении задач, выборе видов и способов стратегических действий М.И. Кутузов исходил из возможностей массового использования имевшихся в стране людских и материальных ресурсов, близко подошел к пониманию связи войны с политикой. «Обстоятельства политические укажут род войны»[29], – писал М.И. Кутузов.

Большое внимание в реализации этой стратегии отводилось заблаговременному расчёту и планированию всех необходимых мероприятий, предшествовавших решительному разгрому противника (генеральному сражению), учёту влияния театра войны (ТВД) на успех в решении стратегических задач и т.п. Пристальное внимание фельдмаршал обращал на своевременное пополнение действующей армии, создание стратегических резервов, в том числе и созыв народного ополчения, боевую подготовку, развертывание партизанского движения[30].

Всё это сыграло решающую роль в достижении победы в Отечественной войне 1812 года и сокрушительном разгроме наполеоновской армии. Наполеон сумел увести с реки Березины всего около 9 тыс. человек[31]. Но и они были потеряны при последующем отступлении. Один из соратников Наполеона генерал Ф. Сегюр, отмечая в каком жалком состоянии выбирались французы из России в декабре 1812 г., писал: «Два короля, один принц, восемь маршалов в сопровождении нескольких офицеров, генералов, шедшие пешком, … и, наконец, несколько сотен солдат старой гвардии, сохранявших ещё свое вооружение, – это было всё, что оставалось! Они представляли собою Великую Армию»[32]. В то же время М.И. Кутузов в воззвании к войскам, 12 января 1813 года заявил: «Храбрые и победоносные войска! Наконец вы на границах империи, каждый из вас есть спаситель Отечества. Россия приветствует вас сим именем. Стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, подъятые вами в сем быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу»[33]. И очевидно, что в значительной мере это стало следствием реализации на практике основных положений русской военной науки, нашедших отражение в стратегической концепции М.И. Кутузова.

Следует отметить, что приемы ведения войны, предполагавшие заблаговременный расчет и планирование подготовительных мероприятий к решительному разгрому противника, в Русской армии появились задолго до Отечественной войны 1812 года. По крайней мере, именно в кампании 1805 года М.И. Кутузов пытался применить их на практике в войне против Наполеона. Но вмешательство императора Александра I, отстранившего М.И. Кутузова от командования армией, не позволило осуществить задуманное. Между тем, в русско-турецкой войне 1806 –1812 годов, в кампании 1811 года замысел М.И. Кутузова удался. Чтобы выиграть время, он применил сложный и рискованный Рущукский маневр, окружил отборную часть войск противника и заставил её капитулировать.

Поэтому в отношении Наполеона была использована своего рода стратегическая «заготовка», в виде активного применения маневров как для подготовки боя, так и для сражения и использования их результатов в целях достижения победы. Примером тому служит известный Тарутинский маневр осенью 1812 года. Важное значение в реализации этой стратегии имела и Бородинская битва, явившаяся не только решающим событием Отечественной войны 1812 года, но и важным этапом в развитии теории и практики ведения войны.

Победа над военной машиной наполеоновской Франции продемонстрировала всему миру торжество российской военной мысли, силу и непобедимость её армии. Это был своего рода пик расцвета и могущества военной организации государства. Никогда ещё Россия не имела лучшей армии, чем та, которая, разгромив Наполеона, привела в восхищение всю Европу того времени. Таковой Русская армия была по общему признанию современников.

В последующем развитие военной мысли в России во многом определялось итогами Отечественной войны 1812 года и Заграничного похода Русской армии 1813 – 1814 годов.

Осмыслению опыта событий этого периода было посвящено значительное количество работ как зарубежных, так и отечественных авторов.

Значительное влияние на развитие военной науки оставили участники Отечественной войны 1812 года И.Г. Бурцов, Ф.Н. Глинка, Н.М. Муравьев, П.И. Пестель и другие. В своих трудах они пытались решить ряд важных методологических проблем:

• о роли военной науки;
• её предмете, содержании и задачах;
• классификации отраслей военной науки;
• взаимоотношении теории и практики;
• сущности стратегии и тактики, их взаимосвязи;
• способах ведения войны и боя и другие.

Так, генерал И.Г. Бурцов в работе «Мысли о теории военных знаний»[34] утверждал, что военная наука не может ограничиваться рамками военного искусства и должна включать в свой предмет изучение закономерностей в военном деле. В самом общем смысле военные знания (по Бурцову) «должны содержать в себе правила, научающие образовывать, приводить в действие и устремлять к цели силу, охраняющую безопасность народную». При этом он подразделял военные знания на:

• знания, относящиеся до войска (организация ВС, управление ими, движение и действия армии или «вождение войны);
• стратегию («науку замыслов»): топографию, кастрометацию, артиллерию, науку осад и оборон и пр.;
• тактику – «науку боев».[35]

Важное место, по мнению И.Г. Бурцева, занимает теория, являющая непременное условие успешной практической деятельности. Особенно необходимы теоретические знания для подготовки военачальников. «Для полного образования полководца, – писал И.Г. Бурцов, – не довольно даже одних военных знаний; все политические науки, действующие на безопасность народную, как сопредельные военным, а с другой стороны, все нравственные, подающие правила владеть человеческим сердцем, должны войти в состав общей, пространной теории, управляющей действиями истинных полководцев»[36].

В целом, в первой четверти XIX века военно-теоретическая мысль России поднялась на более высокую ступень. Именно в этот период военная наука выделилась из других областей знаний, определился круг изучаемых ею проблем, а, следовательно, и основное её содержание, осуществлены попытки теоретически осмыслить отличие научного знания от практического военного опыта.

К военной науке стали относить систему взглядов, понятий, суждений, отражавших природу войны и армии, факторы и закономерности, определявшие на разных этапах принципы строительства вооружённых сил и их применение для достижения победы с наименьшей затратой сил, средств и времени.

Высшим достижением отечественной военной теории этого времени явилось утверждение взгляда на военную науку как на одно из действенных средств решения боевых задач военной практики.

• Развитие теории военной стратегии в 30-50-ые годы XIX столетия

Вторая четверть XIX века знаменуется рядом знаковых событий международного уровня, предопределивших развитие военно-политической ситуации в Европе и на Ближнем Востоке. Именно в этот период наиболее отчетливо проявилось усиление конкуренции со стороны Британии по отношению к России и попытки нанести ей ущерб как в политическом и экономическом, так и в имиджевом отношении. На практике это проявилось в провоцировании Турции и Персии на войну с Россией, стремлении закрыть свободный выход российских кораблей из Черного моря, противодействие России в рамках поддержки национально-освободительной борьбы греческого народа и других её внешнеполитических акций.

Для самой России этот период знаменуется масштабным внутриполитическим кризисом. Ожидания политических реформ российским обществом и игнорирование этих ожиданий военно-политическим руководством страны, по сути, спровоцировали вооруженное восстание в декабре 1825 года. Подавление восстания декабристов, способствовали консервации внутриполитических проблем, тормозивших развитие России.

После 1825 года отмечается и масштабная эскалация напряжённости в Кавказском регионе. Активная деятельность бывшего до этого времени наместником на Кавказе генерала А.П. Ермолова сдерживала проявление антироссийских вооружённых выступлений. После же того, как он был отозван Николаем I в феврале 1826 года с Кавказа и уволен в отставку, события в регионе под влиянием радикальных религиозных проповедников обрели характер скоординированного антироссийского вооруженного выступления, на подавление которого Россия вынуждена была отвлекать значительные воинские контингенты и затрачивать большие ресурсы.

Все эти события оказали существенное влияние на функционирование военной организации России и развитие её военно-политической мысли, определив её третий этап развития.

Большую роль в обеспечении развития военной мысли в России в этот период сыграл перешедший в 1813 году на русскую службу генерал А. Жомини, прославившийся не только как военный теоретик, но и как непосредственный участник наполеоновских сражений. Принявший с переходом на русскую службу новое имя – Генриха Вениаминовича – он продолжал писать книги по военно-политической и военно-стратегической проблематике. Так, в 1830 году вышел его «Аналитический обзор военного искусства»[37], а в 1838 году – второй по значимости военный труд – «Очерки военного искусства» [38]. Данная работа была положена в основу авторского курса стратегии, который он читал в том числе и наследнику российского престола – будущему императору Александру II.

При этом только теоретическими исследованиями его военная деятельность на русской службе не ограничивалась. Г.В. Жомини привлекался в качестве советника к планированию военных действий во время русско-турецкой войны 1828 – 1829 годов и Крымской войны 1853 – 1856 годов. Главным же достижением Г.В. Жомини на русской военной службе было создание в Петербурге Военной академии Генерального штаба. Проект академии Г.В. Жомини продвигал с 1826 года, когда впервые по поручению Николая I обосновал идею создания в России Центральной стратегической школы, которая должна была привести к единству принципов и методов преподавание тактики и стратегии офицерам.

Торжественное открытие Императорской Военной академии прошло в Петербурге 26 ноября 1832 года (8 декабря по новому стилю). Спустя год в ней создали кафедру стратегии, истории военных походов и военной литературы[39]. Академия стала, таким образом, научным центром изучения военной теории и практики, развития военной мысли в России, сыграв тем самым чрезвычайно значимую роль в подготовке не только офицеров и генералов Русской армии, но и военных ученых, теоретиков.

В период с 1835 по 1850 годы в академии было подготовлено более 50 руководств, многие из которых представляли собой немалый вклад в развитие русской военной теории. Это были труды В.Я. Буняковского[40], Е.X. Весселя[41], Ф.И. Горемыкина[42], Н.В. Медема[43], А.Н. Савича[44], А.З. Теляковского[45], П.А. Языкова[46] и других талантливых представителей военной мысли России, известных специалистов в области стратегии, тактики, артиллерии, математики, инженерного дела и т. д.

В этот период появились и учебники по истории войн и военного искусства, оригинальные исследования по Отечественной войне 1812 года и другим значительным событиям военной истории России.

Крупным коллективным произведением отечественной военно-теоретической мысли стал 14-томный военно-энциклопедический словарь («Военный энциклопедический лексикон»), изданный по инициативе и на средства «Общества военных литераторов»[47] под редакцией генерала Л.И. Зедделера.

Лексикон носил характер справочника, но в его статьях, особенно крупных, как правило, излагались взгляды на современные события боевой практики и факты военной истории, отражавшие уровень военной теории того периода. Благодаря этому, энциклопедический словарь был ценным научно-справочным пособием и оказал действенную помощь военным исследователям и практикам.

В эти же годы стали появляться и первые библиографические справочники по военной тематике, что свидетельствовало о возрастании интереса широкого круга офицеров Русской армии к военной теории.

Но всё же, основным направлением развития военной теории стали исследования, касающиеся форм и способов ведения войны и боя, их зависимости от изменения средств вооружённой борьбы.

Первые профессора кафедры стратегии генерал от артиллерии Н.В. Медем и генерал-лейтенант М.И. Богданович ограничивались в основном изучением истории предмета. Они являлись представителями так называемой «исторической школы», стремившейся в разработке основ теории стратегии опираться, прежде всего, на факты и события военной истории.

Так, например, вышедший в 1836 году в академии труд Н.В Медема «Обозрение известнейших правил и систем стратегии»[48] и являвшийся, как считается, первым академическим учебником стратегии, по собственному выражению автора, принял «вид краткого очерка истории стратегической литературы, заключающий в себе отчасти и главнейшие перевороты стратегии на самых театрах войны»[49].

В работе были подвергнуты критическому анализу все наиболее известные работы по вопросам стратегии военных писателей Западной Европы XVIII и начала XIX веков, показаны (с точки зрения автора) односторонность и ограниченность выдвинутых ими стратегических теорий, несогласие их между собой и с практикой, ошибочность взглядов на принципы и правила ведения войны, военных действий как на раз и навсегда данные, неизменные и вечные.

Н.В. Медем указывал на связь между войной, политикой и стратегией, подчеркивая, что политика влияет не только на общий план войны, но и на частные стратегические соображения. Стратегию он рассматривал как часть военной науки, имеющую свою специфику. К числу ее задач Н.В. Медем относил:

• определение целей войны, расчет сил и средств вооруженной борьбы, необходимых для их достижения;
• выбор способа военных действий (сюда он включал и выбор направления сосредоточения основных усилий);
• выработку и осуществление мер по материальному обеспечению войск и повышению их нравственного состояния[50].

В то же время автор считал, что никакая теория не может научить искусству вести войну и делал вывод: главная задача военной науки – изучение опыта полководцев. «Данные, опытом дознанные, – писал он, – должны служить ей основанием»[51]. Сам же боевой опыт, утверждал Н.В. Медем, постоянно изменяется под влиянием развития, прежде всего, военной техники, средств вооружённой борьбы и соответственно этому должны изменяться способы и формы ведения военных действий (войны), то есть стратегия[52].

Учебник стратегии Н.В. Медема был написан на основе обобщения стратегических взглядов, правил и принципов, разработанных в литературе в разное время и в различных странах. Поскольку он был академическим учебником, то соответственно далеко не все положения отвечали требованиям их практического применения при решении военно-политических и военно-стратегических задач, стоящих перед страной в тот период.

В 1838 году академия получила указания о разработке нового курса стратегии, более приближенного к практике военной деятельности[53]. При этом внимание обращалось также на то, чтобы при его разработке учитывались государственный строй, внешнеполитические отношения, устройство и способ «употребления военных сил и средств государства»[54]. Эти вопросы нашли отражение в работах по теории стратегии профессора академии полковника П.А. Языкова.

Сам же П.А. Языков полагал, что в учебном курсе стратегии наряду с систематизацией фактов, характеризующих формы ведения войн в прошлом, необходимо также освещение руководящих принципов и правил стратегического руководства в тесной связи с развитием средств вооруженной борьбы, условиями применения вооружённых сил и требованиями к ним правительства. Руководствуясь этими положениями, он показал отношение стратегии как теории к общественным наукам и военной науке в целом, осветил основные стратегические принципы, обстоятельства и факторы, могущие оказать влияние на решение стратегических задач.

Значительный интерес представляет уточнение и развитие П.А. Языковым взглядов своих предшественников на соотношение теории и практики применительно к стратегии. Стратегия как теория, отмечал автор, занимается исследованием и систематизацией принципов и правил ведения войны. При этом он не выделял принципов и правил из объективных закономерностей, которые, по его мнению, направляют деятельность исследователей и практиков. Стратегия же, как искусство является практическим применением этих принципов и правил для достижения определенных политических и военно-стратегических целей.

Несмотря на то что учебник  П.А. Языкова в целом объективно отражал современные ему военно-стратегические реалии, он был подвергнут критике и обструкции, вследствие того, что сам автор не имел специального военного образования.

В 1839 году был разработан еще один курс стратегии, автором которого стал профессор кафедры военной истории и стратегии М.И. Богданович[55]. В предисловии к работе автор анонсировал возможность приобрести навык верно оценивать как относительную важность средств, служащих для ведения войны, так и многостороннее влияние различных обстоятельств на военные действия» [56]. Между тем, как оказалось, пособие, составленное М.И. Богдановичем, не отражало в полной мере специфику развития вооруженного противоборства в тот период. Прежде всего, это касалось недооценки военного значения важнейших современных средств войны. Так, в частности, в условиях быстро совершенствующегося и численно растущего парового военного и гражданского флота М.И. Богданович посчитал возможным привести явно устаревшее положение о том, что «сильнейшая морская держава едва ли будет в состоянии произвести десант сорокатысячного корпуса, который … не может доставить важных результатов»[57]. Как оказалось, именно это и произошло в ходе Крымской войны, когда союзники по антироссийской коалиции высадили свои войска на крымском побережье Черного моря.

Помимо этого, в работе не нашли отражение вопросы, связанные с использованием железных дорог и проволочного телеграфа. Эти вопросы широко обсуждались в этот период в периодической печати, а Главный штаб в конце 40-х годов уже разрабатывал правила железнодорожных перевозок. В курсе же стратегии М.И. Богдановича это не нашло отражения. Таким образом, его курс стратегии, считавшийся в 50-х годах XIX столетия официальным руководством, не учитывал влияния новых, быстро развивавшихся средств сообщения и связи на решение стратегических задач.

Всё это свидетельствовало об отставании официальной военной науки от тенденций развития военного дела и вооруженного противоборства. Это отставание было обусловлено комплексом внутриполитических факторов и, прежде всего, развитием кризисных процессов в военной организации и непосредственно системы военного управления.

В значительной мере эти кризисные процессы были обусловлены позицией руководства страны, произвольно трактовавшего роль и значение военной организации в сложившихся внешне- и внутриполитических реалиях, а также принципов ее организации и функционирования.

Это, в частности, отразилось в том, что после победы в Отечественной войне 1812 года и в Заграничном походе по освобождению Европы в Русскую армию вновь вернулась прусская система шагистики и церемониальных маршей. Так, в частности, по мнению Александра I, военные походы и сражения «испортили его армию, отвлеченную на целых десять лет от своего» прямого и единственного назначения – церемониального марша[58]. Показателен такой факт, который приводит военный историк А. Керсновский. Император, беседуя со своими приближенными в 1823 году относительно оказания военной помощи Греции, заявил: «Войн и так было достаточно – они лишь деморализуют войска и такие войска стыдно вывести на Царицын Луг, их надо переучить и, главное, подтянуть»[59]. После того же как в Париже Александру I было продемонстрировано строевое учение новобранцев, проводившееся под непосредственным руководством британского фельдмаршала Веллингтона, Император заявил, что «Веллингтон открыл ему глаза … В мирное время необходимо заниматься именно мелочами службы!»[60]. И ими (мелочами) и занимались командиры и начальники всех уровней.

Крайне неблагоприятное воздействие на военную организацию государство оказала и реализация концепции военных поселений. Александр I, увлечённый прусской системой подготовки резерва армии (ландвера), попытался перенести данную систему в основу содержания Русской армии в мирный период. В итоге лучшие соединения Русской армии, покрывшие себя славой в Отечественной войне 1812 года, превратились в военно-рабочие отряды. Идея «дешевой», а точнее «бесплатной армии», закономерно потерпела крах, нанеся при этом непоправимый ущерб самой армии[61].

Не менее пагубное влияние на состояние военной организации государства оказала и внешнеполитическая деятельность руководства России первой половины XIX века в рамках так называемого «Священного Союза». Созданный по инициативе Александра I «Союз» был призван не допустить изменений установившегося после Венского конгресса 1815 года миропорядка как во внешнеполитическом аспекте, так и в плане внутреннего устройства его участников.

Россия, таким образом, добровольно приняла на себя и в течение всех последовавших вплоть до начала Крымской войны лет неуклонно реализовывала роль военного средства в наведении «порядка» в европейских странах. В результате «Россия спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за всевозможные интересы, кроме русских. Постоянные же вмешательства России во внутреннюю жизнь европейских народов сделали русскоеимя всюду одиозным. Россию боялись и ненавидели. Европейские же правительства, используя в своих интересах усердного и бескорыстного «русского жандарма», отводили затем от себя на него все недовольство, всю ярость своих народов».[62]

Большой проблемой для развития военной организации России и ее военно-политической мысли стало игнорирование процессов, связанных с промышленной революцией в Европе. Её результаты в военной сфере, позволили оснастить вооружённые силы европейских государств новым современным вооружением (нарезными винтовками и дальнобойными артиллерийскими системами) взамен устаревших кремневых ружей и гладкоствольных орудий. В России же это перевооружение произошло только лишь во второй половине 50-х годов, что, безусловно, отразилось на ходе и результатах Крымской войны 1853 – 1856 годов.

Отставание имело место и в вопросах комплектования армии. В ряде стран Европы в этот период был осуществлен переход на комплектование по принципу воинской повинности, позволявшей создавать значительный резерв обученных военному делу граждан. У России такой возможности не было, поскольку её комплектование в рассматриваемый период осуществлялось на принципах рекрутского набора. К середине XIX века, в эпоху массовых (миллионных армий), данная практика вошла в противоречие с развитием военного дела. Важнейшим следствием данного противоречия явилось то, что Русская армия практически не имела возможностей для мобилизации и быстрого развёртывания во время войны.

Существенные недостатки были и в организации военного управления Русской армии, характеризовавшегося громоздкостью и неэффективностью.

Все эти проблемы крайне негативно отражались на состоянии Русской армии и не способствовали ее боевой выучке. Крымская война 1853 – 1856 годов стала суровым испытанием для всей военной системы Российского государства.

Справедливости ради следует отметить, что само по себе поражение не было столь масштабным, как это было растиражировано в зарубежных источниках. Поражение России имело место в Крыму, но в то же время на Камчатке русские моряки сумели отразить попытку высадки английского десанта в Петропавловске и в бухте Де-Кастри, а на Кавказском театре военных действий вообще нанесла поражение турецким войскам под командованием турецкого фельдмаршала Омер-паши, советником у которого был английский генерал Ф. Вильямс, и захватила ключевые пункты уже непосредственно на территории самой Турции.

В результате антироссийская коалиция ни одной из намеченных целей – выхода на Кавказ, захвата дальневосточного побережья – не добилась. Тем не менее Россия вынуждена была считать себя проигравшей стороной. Итоги войны были закреплены условиями Парижского договора (1856 года). Самыми тяжелыми его условиями для России были статьи о нейтрализации Чёрного моря, о запрещении ей держать там военные корабли и строить крепости. На практике это означало утрату Россией главенствующего положения в Европе.

Военное поражение в Крымской войне, представлявшее собой результат кризиса всей системы государственно-правового и социально-экономического устройства Российской империи, поставили на повестку дня вопрос о комплексных и широкомасштабных преобразованиях во всей системе государственного устройства, в том числе и относящейся к его военной сфере.

• Военная реформа и ее влияние на развитие военно-политической мысли России во второй половине XIX столетия

Ставший во главе государства в 1856 году Александр II осознавал ту степень опасности для дальнейшего существования государства, которую являла собой деморализованная и побежденная армия, а также пагубность и неэффективность «косметических преобразований» в армии инициировал масштабные преобразования Русской армии, заложившие основу первой после Петра I военной реформе и соответственно четвертому этапу развития военно-политической мысли России.

Началом реформы следует считать назначение военным министром начальника штаба Кавказского корпуса Д.А. Милютина. С мая 1861 года Д.А. Милютин вступил в управление Военным министерством, а 9 ноября того же года он был утвержден в должности военного министра. И с этого периода начинается новый этап военных преобразований, вошедший в историю как «милютинские реформы»[63].

Через два месяца после своего назначения, 15 января 1862 года, он представил Александру II свой знаменитый доклад, в котором изложил план реформ в области комплектования, вооружения, организации боевой подготовки и управлении армии.

Одной из первоочередных задач было переустройство системы военного управления в целях устранения ее основного недостатка – чрезмерной централизации.

Преобразование громоздкого и неэффективного аппарата военного управления новый военный министр решил начать с Военного министерства, за которым было сохранено лишь общее направление и контроль за подготовкой и жизнедеятельностью войск. Непосредственно же исполнительная часть военного управления должна была быть возложена на военные округа. При этом военный округ, по мнению Д.А.Милютина, должен был явиться связующим звеном между центром и войсками, а его начальник или командующий войсками округа имел бы права командира отдельного корпуса (командующего армией) и сочетал в себе также обязанности военного генерал-губернатора и начальника внутренней стражи[64]. В 1864 году территория России была разделена на 10 военных округов, а в 1867 году их число возросло до 15.

Изменения были внесены и в строевое, а также в полевое управление. В мирное время было упразднено деление сухопутных войск на армии и корпуса, и высшей организационно-тактической единицей в пехоте и кавалерии стала дивизия, в артиллерии и инженерных войсках – бригада, произведен существенный пересмотр их штатов, введены новые.

В 1868 году было издано новое Положение о полевом управлении войск в военное время. Новое Положение уточняло функции главнокомандующего, освобождало его от второстепенных административных обязанностей, предоставляло ему право вести военные действия по своему усмотрению, сообразуясь лишь с утвержденным общим планом, упрощало структуру полевого управления армии, расширяло его функции и т.д.[65]

В 1867 году была проведена реформа в военно-правовой сфере, нашедшая отражение во вновь введенных Дисциплинарном уставе, Уставе внутренней службы. Уставы провозглашали охрану чести и достоинства солдата. Основы военно-судебного дела излагались в Военно-судебном уставе и «воинском уставе о наказаниях», вводивших буржуазные принципы военного судоустройства и судопроизводства. Отменялись телесные наказания[66].

С середины 1860-х годов осуществлялось реформирование военно-учебных заведений России в целях не только улучшения качества подготовки офицерских кадров, но и увеличения их количества. В ходе преобразований кадетские корпуса преобразовывались в военные гимназии, расширялась сеть военных училищ с двух- или трехгодичным сроком обучения. Для подготовки офицеров из лиц, не имевших среднего образования, с 1864 года стали создаваться юнкерские училища. В военных академиях большое внимание начали уделять практической подготовке военных специалистов.

Реформировалась боевая подготовка войск, в которой также особое внимание уделялось практической стороне, т.е. тому, что необходимо на войне, особенно стрельбе. Введена физическая подготовка. Был разработан ряд новых уставов и наставлений, учебных пособий, учитывавших опыт прошедшей войны, изменения, произошедшие как в тактике, так и в средствах вооружённой борьбы.

И наконец, актом, завершающим в основном, как считается, «милютинские реформы», является принятие 1 января 1870 года Устава о всесословной воинской повинности, отменившего рекрутские наборы. В нем говорилось, что защита престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного, и что все мужское население, достигшее 21 года, без различия сословий, подлежит воинской повинности. Часть призывников зачислялись на действительную службу с переводом затем в запас армии и в ополчение, другая – сразу в ополчение. Это решалось жеребьевкой. Лица, по жребию не попавшие в постоянные войска, зачислялись в ополчение (до 40-летнего возраста) и призывались лишь в военное время[67].

Таким образом, военная реформа 1860 – 1870 годов затронула все стороны военной системы России, обновив во многом весь армейский организм. В результате ее проведения Русская армия превратилась в отвечавшую требованиям своего времени армию, по боеспособности мало в чем уступавшую армиям других европейских держав.

Наряду с военной реформой одним из наиболее важных и вместе с тем сложных мероприятий, осуществлявшихся в этот период, было перевооружение армии. Только за одно десятилетие, с 1851 по 1860 годы русские оружейники сконструировали 7 новых образцов винтовок и 3 типа ручных ружей. Литая стальная нарезная пушка П.М. Обухова получила первую премию на всемирной промышленной выставке 1862 года. С 1867 года артиллерийский парк заменялся новыми нарезными, заряжающимися с казны орудиями, в 1868 и 1870 годах приняты на вооружение более совершенные винтовки Бердана № 1 и № 2 для пехоты, кавалерии и казачьих войск. Были переоборудованы ружейные заводы и артиллерийские арсеналы, расширен ряд сталеплавильных заводов, возникают новые оружейные заводы в Петербурге, Златоусте, Мотовилихе под Пермью.

Как показала реальная военно-политическая практика, далеко не все преобразования позитивно отразились на состоянии военной организации государства. Это, в частности, продемонстрировала русско-турецкая война 1877 – 1878 годов, начавшаяся с целью спасению славянского населения Балкан от неминуемого уничтожения.

Главной проблемой Русской армии в ходе войны стало управление войсками на стратегическом уровне. Война против Турции, заведомого слабого противника, представлялась короткой и победоносной. Но, несмотря на прогнозы и ожидания, реальность оказалась не столь радужной. В результате допущенных ошибок в управлении войсками Русская (Дунайская) армия под командованием великого князя Николая Николаевича (брата императора) не смогла воспользоваться преимуществом и понесла значительные потери.

Находившийся тогда в составе действующей армии наследник престола Александр, критически оценивал деятельность высшего военного руководства, несмотря на то что в целом война для России была успешной. В последующем, став императором, Александр своё отношение к войне выразил словами: «Я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны, конечно, если его (правителя) не вынудят к войне его противники, – тогда грех, проклятия и все последствия этой войны – пусть падут на головы тех, кто эту войну вызвал»[68]. В этих словах была заключена позиция, определявшая в последующем его деятельность на посту главы государства. Важнейшими направлениями этой деятельности стало неучастие в войнах и конфликтах, в которых интересы России были не очевидны.

Вследствие этого период царствования Александра III характеризуется взвешенной и суверенной внешней политикой. Попытки угрожать военной силой со стороны западных держав воспринимались Александром с невозмутимым спокойствием. Это обстоятельство, видимо, и породило известную легенду, согласно которой на упоминание своего министра иностранных дел (Н. Гирса), что его ждёт посол одного из европейских государств, Александр III ответил: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать»[69]. В мемуарах ряда близких к императору лиц эта фраза претерпела изменения, но суть ее оставалась прежней: невмешательство в европейские дела, чуждые интересам России. Горький опыт XIX столетия показал русскому императору, что каждый раз, когда Российская империя принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилось впоследствии лишь горько об этом сожалеть. Поэтому Александр III при каждом удобном случае давал понять, что готов принять вызов, но интересуется только тем, что касается благополучия огромного русского народа[70].

Своё личное кредо во внешней политике император изложил в резолюции от 25 апреля (7 мая) 1881 года на донесении русского посла в Берлине П.А. Сабурова: «Я понимаю одну политику: извлекать из всего все, что нужно и полезно для России и меньше женироваться для извлечения этой пользы, а действовать прямо и решительно. Никакой другой политики не может быть у нас, как чисто русская, национальная…»[71].

При этом данного рода миролюбивая внешняя политика русского императора не отменяла необходимости укрепления национальной армии и флота. «Во всем свете у нас только два верных союзника, – любил говорить император своим министрам, – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности ополчатся против нас» [72].

Русская армия при Александре III в мирное время насчитывала 900 тысяч человек и при необходимости могла быть увеличена до 4 млн. Было осуществлено перевооружение армии. Так, 16 (28) апреля 1891 года Александр III утвердил образец трехлинейной магазинной винтовки, в конструкции которой сочетались наработки систем С.И. Мосина, бельгийского оружейника Л. Нагана и предложения нескольких других русских конструкторов. Винтовка Мосина долгое время была одной из лучших и стояла на вооружении Русской, а затем и Красной армий вплоть до Великой Отечественной войны.

Большое внимание было уделено также укреплению военно-морской мощи России. В конце 80-х – начале 90-х годов на воду было спущено 114 новых военных кораблей, включая 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров. В результате Русский флот стал третьим в мире по мощи и водоизмещению, уступая только флотам Англии и Франции. Все это способствовало укреплению военно-политического потенциала России и реализации её национальных интересов и, соответственно, началу пятого этапа развития военно-политический мысли в России.

В 80-90-х годах XIX происходило теоретическое переосмысливание влияния военных реформ 60-70-х годов на развитие военного дела, а через него и на военно-теоретическую мысль с учётом характера и содержания военных действий в ходе русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов.

В связи с усложнением военного дела, вызванным введением всеобщей воинской повинности, поступлением на вооружение армии разнообразного огнестрельного оружия, технических средств обеспечения и обслуживания особую актуальность обрела проблема связи военной теории с военной практикой. Это нашло своё отражение в трудах известных военных теоретиков того времени.

Так, в частности, значительный вклад в развитие военно-теоретической мысли последней четверти XIX века внес ученик Г.В. Жомини, один из первых выпускников Николаевской академии генерал Г.А. Леер. Его труды пользовались большой известностью не только в России, но и на Западе.

В своих статьях и учебнике по стратегии Г.А. Леер стремился критически обобщить опыт войн XIX столетия, исследовать современную ему боевую практику, выявить влияние технического прогресса – развития промышленности, транспорта, средств связи, вооружения и военной техники на способы подготовки и ведения будущей войны, на решение конкретных стратегических задач.

Проанализировав накопившийся к концу 1860-х годов опыт ведения военных действий рядом европейских стран, Г.А. Леер обосновал возникновение в военном искусстве качественно нового явления – стратегической операции и положил начало разработке ее теории.

В 1891 году в Энциклопедии военных и морских наук было дано определение операции. «Каждая война, – говорилось там, – состоит из одной или нескольких кампаний, каждая кампания – из одной или нескольких операций, представляющих собою известный, законченный период, от стратегического развертывания армии на исходной линии до окончательного решения последней путем победоносного боя на поле сражения, если бою предпослано было окружение разбитой армии, а в противном случае – путем энергичной эксплуатации одержанной победы преследованием на поле сражения и на театре военных действий»[73].

В основе теории стратегии, по мнению Г.А. Леера, лежат вечные и неизменные законы, некие руководящие начала (принципы) военного искусства, на которые не влияют изменения ни средств вооруженной борьбы, ни общественных отношений.

Предмет военной науки он сводил к теории военного искусства, а точнее, к его высшей области – теории стратегии. В широком смысле стратегия понималась им как всеобъемлющая военная наука, как «синтез, интеграция всего военного дела, его обобщение, его философия». В более узком, прикладном значении – это учение «об операциях на ТВД» [74].

Необходимо отметить, что многие стратегические положения Г.А. Леера неоднократно, особенно в 1890-е годы, подвергались сомнению и серьёзной критике, в частности, представителями так называемой «русской военной школы». Так, в вышедшей в 1898 году книге «К вопросам стратегии (критический очерк)»[75] ее автор, известный военный историк генерал-лейтенант А.Н. Петров, изложил свои, отличные от лееровских, взгляды на предмет и содержание стратегии.

Вся путаница, существующая в теоретической стратегии, по мнению А.Н. Петрова, происходит от смешения понятий закона и принципа. То, что великие полководцы называли принципом (правилом), возведено в теории стратегии в закон, который всегда должен оставаться неизменным, тогда как на самом деле эти принципы неизбежно меняются, они справедливы лишь при известных условиях, при определенно сложившейся обстановке на войне. Иначе говоря, принципы (правила) условны. «Если меняется применение принципов, то, значит, – писал А.Н. Петров, – изменяется и самый принцип, а иногда он и вовсе отменяется или применяется даже в обратном смысле». И все же, несмотря на критику, взгляды  Г.А. Леера на военную стратегию и обучению ей, были доминирующими в военно-политической мысли России.

Законодателем в ещё одной чрезвычайно важной отрасли военной науки тактики в рассматриваемый период являлся М.И. Драгомиров. Его основная работа «Учебник тактики»[76] вышла в 1879 году. В ней М.И. Драгомиров доказывал, что введение стрелковых цепей по-новому ставит вопрос о боевых порядках и подготовке войск. Его критике были подвергнуты представители так называемой «академической школы» за примитивизм, выражавшийся в том, что все многообразие способов и форм вооруженной борьбы они упорно сводили к абстрактной схеме неких «вечных принципов», «типовых норм», «рациональных и точных правил» и т.д.

Конец XIX характеризуется оживлением отечественной военно-теоретической мысли, показавшее, насколько опасно игнорирование достижений военной науки, отставание в ее развитии и прежде всего в развитии теории стратегии. Разработка вопросов военной стратегии в этот период сосредоточивалась в Генеральном и Главном штабах, в специальных комитетах по устройству и образованию войск. Ведущим же военно-научным центром, исследовавшим вопросы ведения войны, военных действий, являлась Николаевская академия Генерального штаба.

Большое значение в деле развития военной теории имели также военно-научные общества, прежде всего «Общество военных людей», «Общество ревнителей военных знаний» и «Императорское Русское военно-историческое общество».

К этому времени русская военно-теоретическая мысль сделала новый шаг в своем развитии. Её представители подвергли исследованию важнейшие проблемы военной науки. Особое внимание они уделили изучению влияния на способы ведения войны миллионных армий, вооруженных скорострельным оружием и разнообразной военной техникой. Осмысление вероятного влияния социально-политических условий и технико-экономических возможностей на ход и исход войны положительно сказалось на решении многих практических задач, в том числе на разработке наставлений, приемов мобилизационной подготовки вооруженных сил и страны.

В целом, отечественная военная мысль в лице своих представителей в целом правильно подошла в конце XIX века к оценке характера будущей войны, форм и способов её ведения, вероятного влияния на ход и исход войны изменившихся социально-политических условий и технико-экономических возможностей. Она смогла предугадать неотвратимый процесс расширения полей сражений, увеличения напряженности и длительности вооруженной борьбы, возросшие трудности руководства массовыми армиями на театрах военных действий, в связи с чем поставила вопрос о необходимости создания для решения стратегических задач новых войсковых организмов (групп армий, или фронтов), а также органов управления ими, стремилась пересмотреть традиционные взгляды на роль стратегических резервов, родов войск (оружия) при ведении операций и войны в целом и т.д.  Все эти вопросы в последующем нашли отражение в реальной военно-политической практике, войнах и вооруженных конфликтах XX столетия.

---

[1] Характеристика войн третьего поколения дана по классификации В. Слипченко. См.: Слипченко В.И. Войны шестого поколения: оружие и военное искусство будущего. М., 2002. 384 с. В американской теории войн классификация поколений иная. Сам термин «поколения войн» был введен американским экспертом У. Линдом в 1989 году.

[2] Генри Джон Темпл Палмерстон. Речь в парламенте 1848 году, перед Крымской войной. https://citaty.info/quote/462052.

[3] В зарубежных источниках она именуется Восточной войной. Прим. автора.

[4] Осипов К. Суворов. Л.: ОГИС; Госполитиздат, 1943. С. 181.

[5] Там же. С. 183.

[6] Керсновский А.А. История Русской армии. http://militera.lib.ru/h/kersnovsky1/05.html.

[7] Квартирмейстерская часть (Свита Е.И.В) в его состав не вошла. Прим. автора.

[8] Бюлов Г.Д. Дух новейшей военной системы в кн.: Стратегия в трудах военных классиков. Том II. / Под редакцией А. Свечина. М.: Государственное Военное Издательство, 1926.

[9] Стратегия в трудах военных классиков. Том II. / Под редакцией А. Свечина. М.: Государственное Военное Издательство, 1926. http://militera.lib.ru/science/bulow/index.html.

[10] Наука побеждать (испр. и перераб.) Биографии. Мемуары. Суворов Александр Васильевич. М.: Эксмо, 2023.

[11] Die Geschichte des Feldzugs von 1800. G. Fleischer, 1801.

[12] Prinz Heinrich von Preußen. Kritische Geschichte seiner Feldzüge. Himburg, Berlin, 1805.

[13] Neue Taktik der Neuern wie sie seyn sollte. Himburg, Berlin 1805.

[14] Der Feldzug von 1805. G. Fleischer, 1806.

[15] Бюлов Г.Д. Указ. соч.

[16] Правила стратегии, объясненныя описанием похода 1796 года в Германии. : С картами и планами. / Соч. эрц-герцога Карла.; Перевод с немецкаго Андрея Раевскаго, действительнаго члена Военной библиотеки. – Санкт-Петербург: В типографии Гвардейскаго штаба, 1818.

[17] Иминов В.Т. Военные теоретики – известные и забытые // Военно-исторический журнал. 2006. № 10. С.5.

[18] Кутузов М.А. Военная мысль Российской империи: об армии, стране и перспективах. http://archive.predistoria.org/index.php?name=News&file=article&sid=453.

[19] Краткое начертание главнейших правил военачальнической науки, сочиненное свиты его императорского величества по квартирмейстерской части подполковником и разных ученых академий членом Антоном де Романо. Санкт-Петербург, 1802.

[20] Хатов А.И. Общий опыт тактики. Санкт-Петербург, 1807-1810.

[21] Там же. С. 24

[22] Тактика, касающаяся до правильнаго устроения всех движений сухопутных войск при сражениях и повсюду / Изданная [и переведенная] Генеральнаго штаба маиором Семеном Вистицким. Спб, 1791.

[23] ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17905, л. 8.

[24] Учреждение для управления большой действующей армии: [в 4 ч.]. СПб, 1812.

[25] Неизвестная биография А.П. Ермолова http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra7/ra7-191-.htm.

[26] Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. (1812-1815 гг.). Санкт-Петербург: тип. Имп. Акад. наук, 1882. С. 9.

[27] Генерал Багратион: Сборник документов и материалов. / Под ред. С.Н. Голубова и Ф.Е. Кузнецова. М.: Госполитиздат. 1945. С. 130.

[28] Бочарников И.В. Генерал Пётр Иванович Багратион. Лев Русской армии. В кн. Исторические портреты патриотов Отечества, Том. 9. М.: Изд-во «Экон-Информ», 2024.

[29] Цит. по: Тимченко Н.М. Военно-теоретическая мысль в России в XIX веке //Credo New. 2021. № 3. https://credo-new.ru/archives/2494.

[30] Там же.

[31] В Россию так называемая «Великая армия» Наполеона вторгалась численностью более 660 тысяч человек. Прим. автора.

[32] Сегюр Ф.П. Сегюр Ф.П. Поход в Москву в 1812 году: Мемуары участника фр. ген. гр. де-Сегюра. Москва: Образование, 1911. С. 216.

[33] М.И. Кутузов. Сборник документов. Т.IV. М.: Воениздат, 1955. С. 633–634.

[34] Бурцов И.Г.Мысли о теории военных знаний // Военный журнал. 1819. № 2. С. 47.

[35] Там же.

[36] Бурцов И.Г.Указ. соч. С. 63.

[37] Жомини Г.В. Аналитический обзор главных соображений военного искусства и об отношениях оных с политикой государств. СПб.: Тип. Временного Департамента Военных Поселений. 1833.

[38] Жомини Г.В. Очерки военного искусства. 2 тома. Перевод с французского. М.: Воениздат, 1939.

[39] Лобов В.Н. Академия полководцев //Независимое военное обозрение. 04.12.2020.

[40] Буняковский В.Я. Математика. Санкт-Петербург: В типографии военно-учебных заведений, 1849.

[41] Вессель Е.Х.. Записки об артиллерийском искусстве : для руководства офицеров, обучающихся в Артиллерийском училище / сост. Весселем. СПб.: Тип. Штаба Отд. корпуса внутренней стражи, 1830.

[42] Руководство к изучению тактики в начальных ее основаниях и в практическом применении / Сост. полк. Ф. Горемыкиным, проф. тактики в Имп. Воен. акад. Ч. 1-3 Начальная тактика. Санкт-Петербург : тип. Воен.-учеб. заведений, 1849.

[43] Медем Н.В. Обозрение известнейших правил и систем стратегии. Санкт-Петербург: Тип. II Отделения Собств. е.и.в канцелярии, 1836.

[44] Савич А.Н. Математическая география и первые начала космографии: Курс. 3 спец. класса: Сост. на основании Наставления для образования воспитанников воен.-учеб. заведений… утв. 24 дек. 1848 г., проф. С.-Петерб. ун-та, чл.-кор. Акад. наук… А. Савичем. Санкт-Петербург: тип. Акад. наук, 1859.

[45] Теляковский А.З. Фортификация. Санкт-Петербург: Тип. И.И. Глазунова и К, 1848.

[46] Языков П.А. Опыт теории стратегии / Соч. полк. Языкова (авт. Теории военной географии и приложения оной к избранию пунктов для сооружения крепостей). Ч. 1-3. Санкт-Петербург : тип. Пут. сообщ. и публич. зданий, 1842. 3 т.; 21.

[47] Военная энциклопедия. Т. VI. СПб.: Изд. И.Д. Сытина, 1912. С. 618.

[48] Медем Н.В. Обозрение известнейших правил и систем стратегии. Санкт-Петербург: Тип. II Отделения Собств. е.и.в канцелярии, 1836.

[49] Иминов В.Т. Военные теоретики – известные и забытые. Из истории становления теории военной стратегии //Военно-исторический журнал. 2006. №. 10. С.7.

[50] Медем Н.В. Указ. соч. С. 1, 2.

[51] Там же. С. 1.

[52] Иминов В.Т. Указ. соч. С. 8.

[53] ЦГВИА, ф. 544, on. 1, д. 179, л. 48.

[54] Языков П.А. Опыт теории стратегии / Соч. полк. Языкова (авт. Теории военной географии и приложения оной к избранию пунктов для сооружения крепостей). Ч. 1-3. Санкт-Петербург : тип. Пут. сообщ. и публич. зданий, 1842. 3 т.; 21.

[55] Богданович М.И. Записки стратегии. Правила ведения войны, извлеченные из сочинений Наполеона, эрцгерцога Карла, генерала Жомини и других военных писателей, ч. I–II. СПб., 1847.

[56] Богданович М.И. Указ. соч. Ч. 1. С. 2.

[57] Там же. С. 158.

[58] Керсновский А.А. История русской армии: В 4-х т. М.: Голос, 1993. Т.2. С.9.

[59] Там же.

[60] Керсновский А.А. Указ. соч. Т.2. С.10.

[61] Норенко И.В. Правовое обеспечение военных реформ 60-70-х годов XIX вв. в России (историко-правовое исследование). Дисс. … канд. юрид. наук. М.: ВУ, 2004. С. 36

[62] См.: Керсновский А.А. Указ. соч. Т.3. С. 35.

[63] Зайончковский П.А. Военные реформы Д.А. Милютина //Вопросы истории. 1945. № 2. С. 10.

[64] ЦГВИА, ф. канцелярии Военного министерства, № 1, опись 2-я, св. 1, № 1. л. 22.

[65] Положение о полевом управлении войск в военное время. Санкт-Петербург: Воен. тип., 1868.

[66] Норенко И.В. Указ. соч.

[67] Милютинские военные реформы 1860–1870-х гг. как последствия Крымской войны. М.: Министерство обороны. Энциклопедия. https://encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/history/more.htm.

[68] Витте С.Ю. Воспоминания. В 3 т. М., 1994. Т. 1. С. 401

[69] Великий князь Александр Михайлович: Книга. Воспоминаний. Париж, 1932. С.64.

[70] Бочарников И.В. Александр III. Государь-миротворец, гнева которого боялась Европа. В кн. Исторические портреты патриотов Отечества, Том. 8. М.: Изд-во «Экон-Информ», 2022. С. 115.

[71] Там же.

[72] Там же.

[73] Энциклопедия военных и морских наук. 1891. Т. V. С. 456, 457.

[74] Стратегия в трудах военных классиков. М.: Госвоениздат, 1926. Т. 2. С. 3-4.

[75] Петров А.Н. К вопросам стратегии (критический очерк). СПб., 1898. С. 162.

[76] Драгомиров М.И. Учебник тактики. СПб.: Тип. В.С. Балашева, 1879.

Бочарников И.В.