Военно-политические коалиции и ЛЧЦ

Самый больной вопрос для России – её несоответствие масштабам и возможностям будущих центров силы и коалициям. Прежде всего экономическим и демографическим: каждая из основных ЛЧЦ и их коалиций будет насчитывать порядка 1500 млн. человек и производить от 10–12% мирового ВВП, обладая огромными возможностями развивать национальные ОПК и вооруженные силы. Учитывая же опережающий рост человеческого капитала этих ЛЧЦ и взрывные темпы технологического развития, это несоответствие российских возможностей и возможностей основных ЛЧЦ становится поражающим воображение. Ситуация многократно усиливается относительным отставанием в темпах развития России от этих центров силы в последние 20–30 лет.

Другой стороной проблемы в наше время выступает проблема поиска наиболее эффективного противодействия усилению «силового принуждения», которое относится по всей западной коалиции: всё второе десятилетие XXI века, но особенно после 2013 года, такое силовое давление постоянно усиливалось. Причем даже в те периоды, когда возникали, как казалось, некоторые перспективы для его прекращения или даже сотрудничества.

В настоящее время практически ежедневно принимаются решения о тех или иных санкциях в отношении России со стороны США, стран – членов ЕС и их союзников. Фактически происходит ежедневная ЭСКАЛАЦИЯ силовых акций со стороны всей западной коалиции, которая (не смотря на некоторые редкие исключения) развивается по нарастающей.

У этой эскалации нет объективных пределов. Политика «силового принуждения» не предполагает остановки или замораживания эскалации. Поэтому России нужно быть к этому готовой.

Ещё сложнее обстоит дело с формированием военно-политической коалиции на базе российской ЛЧЦ. Надо признать, что даже союзники России по ОДКБ не слишком надёжны, не говоря уже об их военных возможностях. Перспектива создания на базе ОДКБ полноценной военно-политической коалиции не выглядит оптимистической[1].

Другое направление – трансформация ШОС в некую широкую военно-политическую коалицию, которую могут объединять некоторые абстрактные цели – например, сохранение мира в Евразии, которые, однако, могут противоречить слишком разным политическим курсам Китая, Индии, Пакистана, Узбекистана и России.

Это отставание, например, позволяет считать, что российскую оборонную промышленность ждёт мрачное будущее, пишет The Diplomat[2]. Об этом же свидетельствует последний доклад Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI), уточняет японское издание. По мнению учёных из SIPRI, Москве будет крайне нелегко удержать свои позиции на рынке вооружений: в первую очередь из-за экспорта оружия из Китая, который стремительно догоняет Россию в вопросах технологии и надёжности военной продукции.

Но перспективы создания и развития военно-политических коалиций ЛЧЦ не определяются торговлей ВВСТ. Они зависят от многих экономических, политических и военных факторов, о которых я не раз писал прежде[3].

«Главное преимущество китайцев – огромный размер и потенциал роста военного бюджета, – продолжает The Diplomat. – Российская экономика значительно меньше (китайской. – ИноТВ), темпы её роста несоизмеримы с темпами роста экономики Китая, и она уже поглотила существенную часть ВВП России».

Более того, китайская оборонная промышленность развивается «в более перспективном направлении, чем российская». Китай «усердно работает» над использованием собственных технологий в оборонительном секторе. В свою очередь, Россия не может похвастаться успехами в создании «хорошо развитого, частного технологического сектора», констатирует японское издание.

Как отмечает The Diplomat, на рынке вооружений России долгое время помогала «брезгливость» Запада в вопросах экспорта оружия в ряд стран. «Китай же подобной брезгливости не демонстрирует»[4], – подчёркивает издание.

По мнению The Diplomat, главная надежда Москвы заключается в продаже оружия «зависимым странам, а также государствам, в которые Китай не будет поставлять военную продукцию по стратегическим соображениям». «Впрочем, оба эти рынка довольно ограничены: первый включает в себя большинство бывших советских республик и Сирию, тогда как второй – только Индию, Вьетнам и, возможно, Северную Корею», – заключает японское издание.

В любом случае противоборство между ЛЧЦ и центрами силы будет нарастать, причем это нарастание будет формировать многоуровневую стратегическую обстановку (СО) на различных ТВД. Если, например, на европейском ТВД её напряженность можно оценивать на 4 балла (по 5-и балльной шкале) в отношениях России и западной ЛЧЦ, а исламской – 3 балла, то на этом же ТВД состояние СО между КНР и Западом вряд ли превышает 2 баллов, а Индии – 1 балл. Такое «горизонтальное» расслоение вносит не только диссонанс в понимание общей тенденции в развитии ВПО, но и не дает возможности (за исключением самой общей абстракции) адекватно оценивать общую МО или ВПО в мире[5].

Другими словами, мы не можем, как прежде, сказать, что «ситуация в мире стала стабильнее» потому, что для самых разных участников МО она стала разной – если говорить конкретно о ВПО в мире в конце 2017 года, то, например, для Голландии она ухудшилась из-за исламского экстремизма и обострения отношений с Россией (условно) на 1–2 балла, для КНР она ухудшилась из-за ситуации с КНДР и активностью ВМФ США (также условно) на 2–3 балла, а для России – из-за войны в Сирии и на востоке Украины, а также усиления военно-силового давления со стороны Запада,– до критического уровня в 4–5 баллов.

Война и состояние будущей стратегической обстановки (СО) в противоборстве цивилизаций в XXI веке

Ранее уже говорилось об этапах развития характера войн и СО, отличающихся друг от друга существенными, даже качественными особенностями. В частности, если речь идет о современности, то можно говорить, что основной особенностью развития СО является «социальное» измерение войн конфликтов и СО, добавившее новые характеристики и прежним особенностям войн[6].

Изначально следует определиться вместе с тем, что понимается в XXI веке под терминами «война» и «стратегическая обстановка», так как в отечественной и зарубежной науке существуют по этому поводу разные точки зрения. Традиционно, надо признать, для исследований природы и сущности современной войны характерно отсутствие единства в трактовке этих основных положений, даже если некоторые из них и утверждают обратное. Плохо, что такое теоретическое, вполне допустимое с научной точки зрения, разногласие, ведет к путанице в формировании стратегии. А еще хуже – к стагнации военно-политической мысли.

Следует отметить, что такая путаница присуще отечественным современным исследованиям. Так, например, в работах ведущих российских в этой области М. Гареева, В. Серебрянникова, М. Шахова и некоторых других ученых в качестве объектов военно-социологической науки определяются «война» и «мир» как глобальная система взаимосвязанных социальных отношений, изменение и обновление которых обнаруживает адаптивную способность войны к изменяющимся условиям современности. По мнению указанных исследователей, это приводит к появлению новых форм войны и новых субъектов военного насилия[7]. Вместе с тем, считают авторы, вооруженная борьба продолжает оставаться главным признаком войны[8]. По мнению М. Гареева, например, «основная суть специфики войны, главный ее признак – в применении вооруженного насилия. Война в подлинном ее смысле связана с военными действиями. Войны с применением одних лишь невоенных средств, по мнению указанного автора, не может быть»[9]. В то же время М. Гареев не отрицает влияния таких форм борьбы, как экономическая, идеологическая, психологическая, информационная и др., они приобретают совсем иной, более ожесточенный и разрушительный характер[10].

Оппонентами М. Гареева по данному вопросу выступают такие ученые как: М. Борчев, В. Гулин, А. Капитанец, по мнению которых, война и вооруженная борьба являются самостоятельными средствами политики, а потому война может протекать без вооруженной борьбы. При этом данные авторы солидарны с тезисом, что на смену кровавым приходят «бескровные», «неболевые», «цивилизованные» войны», в которых цели достигаются не в результате прямого вооруженного вмешательства, а путем применения альтернативных форм насилия: экономического, информационного, психологического, дипломатического. В частности, по мнению В. Гулина «войну отличает не форма насилия, а такие основные ее сущностные признаки: бескомпромиссная борьба с применением средств насилия в течение определенного времени, победа одной из сторон и поражение другой, существенное изменение соотношения сил, а в итоге иная их расстановка». Данный автор считает, что концепция тотальной войны, сохранившаяся в основе стратегических установок многих государств мира, в том числе России, изжила себя, стала анахронизмом. По его мнению, мир вступает в полосу войн нового поколения, направленных не на непосредственное уничтожение противника, а на достижение политических целей без сражения массовых армий. М. Борчев также считает, что «война как самостоятельное общественно-политическое явление не всегда связана с вооруженной борьбой, но всегда является исключительным средством достижения политических планов».

Известный французский эксперт Жан Жеронимо следующим образом описал стратегию США в отношении России еще в 2012 году: «К настоящему моменту основные гипотезы моей книги (ее первой версии) были полностью подтверждены. В частности это касается мысли о том, что в долгосрочной перспективе США преследуют стратегию сжатия мощи России. В краткосрочной перспективе давление американской державы на российских (и даже китайских конкурентов) может заметно варьироваться. Как это прекрасно иллюстрирует нынешняя стратегия администрации Обамы, необходимость российско-американского компромисса по тому или иному вопросу (системе ПРО или Афганистану) может на непродолжительный период оправдать стратегическое ослабление этого давления. В подобном случае можно говорить о чем-то вроде молчаливого соглашения между двумя историческими врагами времен холодной войны[11].

Для Вашингтона временное ослабление постсоветской России в период перехода к рыночной экономике стало «полезным» явлением, так как оно открыло ему путь для проникновения в ближнее зарубежье Москвы и в частности на ее европейскую и среднеазиатскую периферию. С точки зрения дальнейшего давления на Россию США без колебаний используют недавние «революционные» волны в арабском мире и применяют ядерный рычаг (посредством ПРО) против интересов Москвы. Как следует из предопределенной Збигневым Бжезинским схемы, эта «антироссийская» стратегия поддерживается в независимости от международной обстановки и политической ориентации американской администрации.

Как следствие, можно говорить об инерционном факторе холодной войны, который, тем не менее, был несколько смягчен при президенте Обаме – российско-американское сближение обязывает. Таким образом, настоящий смысл американской стратегии можно определить лишь с точки зрения ее структурной конфигурации и долгосрочной перспективы[12].

Этот теоретический спор имеет принципиальное политическое значение, а именно: когда можно полагать, что борьба между локальными цивилизациями перешла в стадию войны? Ответ на этот вопрос позволяет, прежде всего, по-иному подойти к выбору средств противоборства, которые соответствуют «порогу войны», а также определению точного характера СО.

Подберезкин Алексей Иванович


[1] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке / А.И. Подберёзкин; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований. – М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. – 1596 с. – С. 25–59.

[2] Diplomat: Китай омрачил будущее российской промышленности / Эл. ресурс: russianrt.com

[3] См., например: «Состояние и военно-политические перспективы развития России на фоне других центров силы».  В кн.: Формирование современной военно-политической обстановки. – LAP LAMBERT Academic Publishing, 2018. – P. 150–281.

[4] Diplomat: Китай омрачил будущее российской промышленности / Эл. ресурс: russianrt.com

[5] Мир в ХХI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография / [А.И. Подберёзкин, М.И. Александров, О.Е. Родионов и др.]; под ред. М.В. Александрова, О.Е. Родионова. – М.: МГИМО-Университет, 2018. – С. 30–31.

[6] Впервые я писал об этом явлении в статье «Война и СО в противоборстве цивилизаций в ХХI веке» / Эл. ресурс: «ЦВПИ», 23.05.2015.

[7] Бочарников И.В., Лемешев С.В., Люткене Г.В. Современные концепции войн и практика военного строительства. – М.: Экон-информ. 2013. – С. 72.

[8] См.: Серебрянников В.В. От воинственности к миролюбию // Социологические исследования, 2002. – № 5. – С. 81–88; Гареев М.А Если завтра война. – М.: ВЛАДАР, 1995. – 239 с.

[9] См.: Гареев М.А. Характер войн будущего // Право и безопасность. 2003. – № 1–2.

[10] См.: Гареев М.А. Характер войн будущего // Право и безопасность. 2003. – № 1–2.

[11] Мир в ХХI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография / [А.И. Подберёзкин, М.И. Александров, О.Е. Родионов и др.]; под ред. М.В. Александрова, О.Е. Родионова. – М.: МГИМО-Университет, 2018. – С. 30–31.

[12] Подберёзкин А.И. Раздел «Формирование целей на основе приоритетов интересов». В кн.: Формирование современной военно-политической обстановки. – LAP LAMBERT Academic Publishing, 2018. – P. 455–489.

Источник: “VIPERSON”.

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *