Эффективность управления и правящая элита

… идеал – победа без кровопролития[1]

Р.Грин,
военный теоретик

Когда мы говорим об эффективности политического и военного управления, то речь идет прежде всего о качестве правящей элиты, от которой прямо зависит точное определение политических и иных целей и задач, распределение ресурсов, выбор и разработка средств и методов силового (в т.ч. военного) противоборства. Кроме того, от качества правящей элиты зависит  эффективность органов управления, созданных в государстве и в общенациональном масштабе, самой правящей элитой[2]. Это качество определяется множеством факторов, среди которых обязательными являются:

• нравственность, патриотизм, преданность нации;
• образование;
• профессионализм;
• креативность, способность стремиться к лучшему;
• способность к стратегическому прогнозу.

К сожалению, в России сложилось так, что набором большинства этих качеств в правящей элите обладают не многие, но, что еще хуже, – сам этот набор оказался не очень востребован. Соответственно не только уровень политического и военного искусства, но и управления, оказался низким.

Маловероятно, что такой уровень обеспечит нам эффективное стратегическое сдерживание, а тем более – победу в военном противоборстве. В конечном итоге такая военная эффективность определяется конкретным политическим результатом – в данном случае «победой без кровопролития».  Для России это означает, что мы таким образом должны сформулировать свои цели стратегии, чтобы наша идеальная «победа» (выживание и развитие нации) была обеспечена без кровопролития.

Но это справедливо только на первый взгляд, когда победа определяется в терминах нанесения поражения. Совершенно другое дело, если победа для нации (и результат деятельности элиты) будет оцениваться, например, в терминах «развития», в частности, измеряться индексом развития человеческого потенциала или индексом человеческого развития (ИРЧП – ИРЧ), которые стали наиболее признанными критериями ООН после 1990 года. В этом случае вы можете добиться военной и политической победы, нанеся разрушительный удар по качеству человеческого потенциала – потеряв миллионы жизней, разрушив экономику, деградировав на десятилетия и т.п. Означает ли это «победу» даже если ваш противник повержен?

На мой взгляд, далеко не всякая победа стоит тех жертв, которые могут быть понесены. Всё, в конечном счете, зависит от того, какие приоритеты вы преследуете в конфликте. Если речь идет о национальной идентификации и суверенитете, то жертвы могут быть колоссальными и, как показывает мировой опыт, формула «мы за ценой не постоим» вполне оправдывает средства. Другое дело, когда речь идет о менее важных интересах и ценностях, граница между которыми очень условна. Особенно, если речь идет о применении ОМУ или ограниченном использовании ЯО.

И здесь мы сразу же сталкиваемся с тем, что победа может трактоваться и иначе. В США, например, есть четкая формула, подтвержденная в очередной редакции «Военной политики США», которая звучит следующим образом: «Наши вооруженные силы должны обеспечить нам победу (на любом уровне конфликта) в случае, если сдерживание не сработает»[3]. Иными словами, идеал – политический и военный – это победа без кровопролития, но этот идеал может быть и не достижим. Военная доктрина США, в том числе и конкретизированная в доктрине Применения ядерного оружия[4], предполагает возможность, более того, необходимость, применения США ядерного оружия как для защиты более 30 своих союзников-государств, так и в случае эскалации неядерного конфликта[5]. Поэтому готовится надо к любой войне, чтобы выйти из неё победителем, точнее – любому использованию силы (в т.ч. всё чаще встает вопрос о вооруженном противодействии и использованию не военной силы).

Для России сказанное означает, что должны быть приняты такие решения, которые обеспечили бы как на стадии «сдерживания» (т.е. без прямого военного конфликта), так и на любой стадии военных действий, победу с минимальными человеческими и материальными издержками. Причем, подчеркну, что:

• как на стадии «сдерживания», т.е. силового противоборства,
• так и на любой стадии военных действий.

Именно управленческие решения, их своевременность, точность и качество (т.е. эффективность) отражают в наибольшей степени политическое искусство и профессионализм правящей элиты. Причем здесь важны как научные и практические навыки и опыт, так и способность, политическое искусство. Поэтому любые шаги требуется начинать с создания такого эффективного органа.

Необходимо изначально признать, что существующие традиционные органы управления внешней политикой – Совет безопасности, МИД РФ, а также аппарат помощников  президента, МО, Генеральный штаб и СВР – не смогут в настоящее время уже адекватно реагировать на складывающуюся в мире военно-политическую ситуацию. Созданный, например, в МО Центр управления, в состоянии контролировать только состояние Вооруженных сил России, но не всех силовых структур, а тем более других государственных структур (например, ЦБ). Они в принципе не могут обеспечить эффективное стратегическое сдерживание потому, что их деятельность слабо координируется с другими органами власти и общества (существуют в реальности такие явления, как: «политика ГАЗПРОМа», «политика минфина», «политика минобороны», МЧС, ГРУ, СВР и т.д.), а общенациональные ресурсы используются неэффективно и не полностью, причем процесс разработки и принятия решений – непростительно затягивается.

Основная причина в том, что в соответствии с Конституцией РФ за внешнюю политику страны и её безопасность отвечает Президент, который должен быть обеспечен механизмом реализации общей национальной и государственной, а не ведомственной политикой. В настоящее время такого механизма нет, что неизбежно ведет к существованию одновременно «разных политик». Если при СССР функцию координации (идеологической и организационной) общей внешней политики осуществлял ЦК КПСС в лице политбюро (члена политбюро, министра иностранных дел) и секретарей ЦК КПСС, то в настоящее время координацию соответствующих направлений не осуществляет никто.

Иными словами, нужен орган, способный не только координировать, но и оперативно управлять всеми государственными и даже национальными (т.е. общественными и бизнес-ресурсами). У него должно быть такое право, оформленное соответствующим федеральным законом. Во время ВОВ таким органом стал Государственный комитет обороны, который мог издавать любые приказы и распоряжения оперативного характера.

Кроме того, в целях консолидации управления как «по горизонтали», так и «по вертикали» , нужна общая ясная идеология – некая система взглядов» (стратегия), обязательная для выполнения, а не в виде малоизвестной Концепции внешней политики, которая не обязательна для выполнения даже в МИДе, не говоря уже о других организациях, ведомствах, а тем более институтах общества. Кроме того, нужна общая кадровая политика, когда сферы действия отдельных институтов, пересекаясь, не должны противоречить друг другу[6].

Таким образом, требуется принципиальная реформа механизма управления внешней и военной политикой, в результате которой такая политика стала бы не просто скоординированной, а единой, представляющей интересы не только все основных властей и органов управления (законодательной, исполнительной и даже судебной власти), но и всего общества и бизнеса. Только такая единая политика может быть управляемой, прежде всего, активной, наступательной, а не только оборонительной. Суть идеи заключается в том, что политика безопасности России в ХХI веке (учитывая фактически развивающийся военно-силовой сценарий ВПО) должна быть единой, подчиняющейся конкретному органу, где отдельные структуры и органы государственного и общественного управления, становятся частью такой общей политики. МИД РФ, Минобороны, ФСБ, МЧС, а также все другие силовые и прочие органы управления должны координировать свою деятельность в рамках общей политики безопасности и развития.

В нынешних условиях это означает, что функции управления должны быть сосредоточены (по аналогии с ГКО СССР) в компетенции Совета национальной безопасности под руководством Президента России, законодательно наделенного соответствующими полномочиями. Такой Совет стал бы органом оперативного управления, а не только совещательным органом при Президенте РФ, причем уже не только институтов государства, но и общества, и бизнеса, т.е. стал бы в реальности общенациональным.

Более широкий состав Совета безопасности может составлять другой орган – такой, например, как Госсовет, куда могут входить не только федеральные министры, но и представители госбанков, губернаторы, президенты  республик и крупных регионов, руководители парламентских фракций.

В обязательном порядке должны присутствовать две категории – представители частного бизнеса и институтов гражданского общества, а также различных общественных организаций и отдельных личностей, способных привлечь потенциал всей нации.

Это единый орган должен обеспечить перевод конкретной реализации внешней политики из компетенции МИДа в компетенцию органа общенационального управления с тем, чтобы использовать методы и средства не только традиционной дипломатии[7], но и других возможностей и институтов нации:

• активизацию внешней политики, перехват инициативы и навязывание своих правил противоборства, а не реагирование на создаваемые реальные и мнимые угрозы. Современная политика стратегического сдерживания является изначально сугубо оборонительной не только формально (в соответствии со Стратегией), но и по своей сути, хотя известно, что только оборонительными действиями эффективной обороны, а тем более победы, добиться невозможно;
• оперативную и действенную координацию всех ветвей власти и органов государственного управления, а также бизнеса и общества в рамках единой стратегии безопасности. Необходим переход от стадии повышения координации на стадию единой политики безопасности, когда необходимо одновременно и в разных масштабах использовать все ресурсы, возможности, способы и средства самых разных институтов и граждан;
• повышение оперативности управления, контроля и эффективности, включая снижение затрат, для реализации политики. На стадии сетецентрического управления всеми ресурсами и способами против множества целей оппонента сегодня  невозможно сохранить управляемость политикой безопасности, в частности, если использовать одновременно все средства МИДа, Минобороны, Минфина и общественных институтов.

Подытоживая, необходимо сделать вывод о том, что эффективное стратегическое сдерживание как политика России в качественно крайне неблагоприятный период 2025–2050 годов будет предопределяться эффективностью управления всеми национальными ресурсами, которое должно компенсировать асимметричность ресурсов России и противостоящей ей военно-политической коалиции во главе с США. Учитывая, что оба лагеря будут преследовать самые решительные цели, у России нет выхода иначе, как трансформировать в кратчайшие сроки существующую систему управления страной, экономикой и обществом, используя для этого опыт авторитарного и мобилизационного управления.

Подберезкин Алексей Иванович

[1] Грин Р. 33 стратегии войны. – М.: РИПОЛ классик, 2016. – С. 19.

[2] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Книга 3. «Креативный класс и идеология русского социализма». В работе: Подберёзкин А.И. Национальный человеческий капитал. – М.: МГИМО-Университет. – Т. 3. – С. 599–832.

[3] National Defense Strategy of The United States of America. – Wash., 18 Jan. 2018. – P. 1.

[4] Доктрина применения ядерного оружия США: первые комментарии А. Антонова / ИТАР-ТАСС, 02.02.2018.

[5] Подберёзкин А.И. / РИА-Новости. 03.02.2018.

[6] Подберёзкин А.И. От «стратегии противоборства» к «стратегии управления» / Вестник МГИМО-Университета, 2017. – № 4(55). – С. 223–225.

[7] Подберёзкин А.И. Взаимодействие официальной и публичной дипломатии в противодействии угрозам России / в кн.: Публичная дипломатия: теория и практика. – М.: Аспект Пресс, 2017. – С. 36–53.

Источник: “VIPERSON”.