Патриотизм российского зарубежья и эмиграции

В 2012 году исполнилось 90 лет событию, сыгравшему огромную отрицательную роль в судьбе России, и связано оно с изгнанием из страны после Великой Октябрьской социалистической революции, разгрома интервенции и внутренней контрреволюции, выдающихся людей своей эпохи: просветителей, философов, ученых, врачей, деятелей искусства, поэтов, писателей, высокопрофессиональных специалистов и общественных деятелей. Они были изгнаны только за то, что отстаивали принцип духовной свободы в своей жизни и творчестве, и были признаны Советской властью безнадежными в смысле обращения в коммунистическую веру. Это было изгнание не по политическим, а по идеологическим причинам.

Контрреволюционная эмиграция всегда была следствием больших социальных переворотов, когда в ходе революционной борьбы новые общественные силы приходят к власти. Объясняя причины массового бегства из России интеллигенции, историк и богослов Г. Федотов писал: «С самого начала большевизм поставил своей целью перековать народное сознание, создать в новой России на основе марксизма совершенно новую, «пролетарскую» культуру. В неслыханных размерах был предпринят опыт государственного воспитания нового человека, лишенного религии, личной морали и национального сознания, – опыт, который дал известные результаты: обездушение и обезличение новой России – факт несомненный…».

Интеллигенция не могла не отнестись критически к проводимой политике, и стала рассматриваться Советской властью как опасный враг. Попытка большевиков «приручить» ее и сделать послушной окончилась неудачей. Тогда было принято решение избавиться от наиболее значительных ее представителей путем насильственной высылки из страны. Эта суровая мера была применена к русской интеллигенции в 1922 – 1923 годах.

Большевики не считали интеллигенцию опасной для себя политической силой. Л. Троцкий писал в «Известиях»: «Те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они – потенциальные орудия в руках наших возможных врагов».

Захватив единоличную власть после Октябрьского переворота и разгона Учредительного собрания, большевики не чувствовали себя уверенно, понимая, что их власть незаконна, и боялись потерять ее. Они установили «диктатуру пролетариата», которая в действительности была диктатурой партийной номенклатуры и только прикрывались лозунгом «диктатура пролетариата», и старались искоренить инакомыслие. Их целью было очистить страну от людей, способных самостоятельно мыслить и анализировать и несогласных с их политикой; кардинально пресечь свободомыслие и критику власти. Интеллигенция, которая долгие годы готовила революцию, рассчитывая, что она даст народу свободу и справедливость, не могла примириться с крушением своих надежд.

Высылались по распоряжению В.И. Ленина, без суда и следствия, потому что не за что было судить: отстаивание свободы мысли, отказ от навязываемого сверху единомыслия не были предметом суда. «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно» (Л. Троцкий). Главной целью высылки было запугать интеллигенцию и заставить ее молчать. Это было предостережением: не выступать против власти.

Символом эмиграции русской интеллигенции стал собирательный образ «Философского парохода», возникший в результате того, что пароход служил не только транспортным средством, на котором уезжали изгнанники, но и потому, что среди его пассажиров были подвергшиеся преследованию и высылке представители интеллектуальной элиты.

Первый пароход ‒ его название не сохранилось ‒ отвез из Одессы в Константинополь троих высланных: профессоров Б.П. Бабкина и Г.В. Флоровского и ассистента Г.А. Секачева. Второму кораблю выпала честь 28 сентября принять на борт московскую группу изгнанников «в составе 24 человек (с семьями 84)». Это был «Oberburgermeister Haken» ‒ комфортабельный, правда, уже не новый, но все еще элегантный, оснащенный электрическим освещением, скоростной пароход, выполнявший рейс Петроград ‒ Штеттин. Третьему пароходу под названием «Preussen» пришлось сделать несколько рейсов с высланными на борту. 16 ноября, «Preussen» забрал из Петрограда питерскую группу из 17 человек высланных с членами их семей и, как минимум, четверых добровольных эмигрантов (всего 44 человека) и в воскресенье утром, т.е. с небольшим опозданием, доставил их в Штеттин: переезд из Петрограда в Штеттин обычно занимал два дня. В ночь с 15 на 16 декабря «Preussen» взял на борт высланного писателя-беллетриста В.Я. Ирецкого. А 17 февраля 1923 года газета «Руль» сообщила, что на «Пройссене» находится вместе со своей семьей высланный редактор журнала «Экономист» Д.А. Лутохин. О четвертом корабле под названием «Jeanne» известно, что этот итальянский пароход увез 27 декабря 1922 года из Севастополя в Константинополь высланного религиозного мыслителя С.Н. Булгакова с семьей. Был и пятый пароход, на борту которого пересекли Черное море и прибыли 11 февраля 1922 года из Одессы в Варну три профессора Новороссийского университета, высланные по так называемому украинскому списку¹.

Высылались за рубеж также поездами: из Москвы в Латвию и Германию, а также через Польшу, Финляндию и афганскую границу – в другие страны. Они везли уникальный груз – цвет русской интеллигенции, славу России: профессоров и философов с мировым именем, чьи труды в Европе и во всем мире считались вершиной философской и научной мысли; учителей, врачей и других представителей русской интеллигенции.

Среди изгнанных был один из самых блестящих философов России XX века Н.А. Бердяев; известные философы: С.Л. Франк, Л.П. Карсавин, Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков, В.А. Боголепов, И.А. Ильин, Ф.А. Степун, Н.С. Трубецкой, И.И. Лапшин; историк Г.В. Флоровский, физиолог Б.П. Бабкин, писатель М. Осоргин. Были там передовые, прогрессивные профессора и руководители высших учебных заведений и школ, в том числе ректоры Московского и Петроградского университетов. В 1921 году были также арестованы все члены Помгола – Всероссийского комитета помощи голодающим, а затем высланы его создатели и наиболее активные члены: С. Прокопович и Е. Кускова. Эта организация, действенно помогавшая людям и тем завоевавшая авторитет у населения, показалась опасной. Ее членам были предъявлены необоснованные обвинения в шпионаже – репрессивная тактика, «успешно» подхваченная и развитая позднее И. Сталиным. Таким образом, большевистская власть активно освобождалась от независимо мыслящей интеллигенции, которая не являлась ее политическим противником и не имела намерения бороться за власть.

Сначала большинство изгнанников оказалось в Германии, но со временем почти все они перебрались в Париж, ставший центром русской эмиграции. Благодаря своему высокому интеллектуальному и профессиональному уровню все вынужденные эмигранты не только нашли возможность работать по специальности, но создали культурные и научные ценности, которые стали достоянием Европы и Америки. Так, Н.А. Бердяев был признан ведущим мыслителем Европы и оказал большое влияние на развитие европейской философии; П.А. Сорокин, известный ученый-социолог, стал профессором Гарвардского университета и основоположником американской социологии; С.Л. Франк, русский религиозный философ, внес большой вклад в развитие социальной психологии и гносеологии; выдающийся ученый – лингвист и литературовед Р.О. Якобсон стал профессором Гарвардского университета. Очевидно, что все эти и многие другие замечательные ученые-эмигранты русского происхождения сделали огромный вклад и обогатили науку, технику и экономику стран, где они жили, основали новые научные направления, послужили подъему престижа этих стран.

Самое удивительное, что высланные эмигранты ощущали свою миссию сохранить русскую культуру, чтобы вернуть ее в Россию, когда закончится этот «большевистский кошмар», а то, что он закончится – и скоро, верило большинство эмигрантов. Они готовились к возвращению на родину и готовили к этому новое поколение. Философские сочинения и политические публикации объединяла идея культурной миссии эмиграции.

Слова знаменитого литератора русского зарубежья Романа Гуля «Мы не покинули Россию, мы унесли ее с собой» стали лейтмотивом большинства интеллектуальных сил русской эмиграции. Та же неразрывная связь с Родиной у В. Ходасевича: «А я с собой мою Россию / В дорожном уношу мешке / Вам нужен прах отчизны грубый, / А я где б ни был ‒ шепчут мне /Арапские святые губы / О небывалой стороне». Культура в этой ситуации «посланности», исполнения исторической миссии приобретала исключительное значение.

Культурная и научная жизнь эмиграции была довольно сложной и противоречивой. Эта тема требует специального изучения, анализа и объективной оценки. Обращая внимание только на культурные достижения русских за рубежом, некоторые эмигрантские авторы находились под влиянием своего рода эмигрантского патриотизма, который, как правильно заметил Л.Д. Любимов, «лишь кривое зеркало подлинной национальной гордости»².

Четверть века находился в эмиграции выдающийся русский мыслитель и писатель Н.А. Бердяев. Наследуя традицию славянофилов и западников, Чаадаева и Хомякова, Герцена и Белинского, Бакунина и Чернышевского, несмотря на различие миросозерцаний, и более всего Ф. Достоевского и Л. Толстого, В. Соловьева и Н. Федорова, он всегда ощущал себя частью русской интеллигенции, искавшей правду. Он не находил противоречия в том, что многие называли его «выразителем аристократизма социализма», более того, он сам сознавал себя «мыслителем аристократическим, признававшим правду социализма»³. В своей автобиографии «Самопознание» Н.А. Бердяев выразил суть того, что не могла принять интеллигенция: «Что я противопоставлял коммунизму?.. Я противопоставлял прежде всего принцип духовной свободы, для меня изначальный, абсолютный, который нельзя уступить ни за какие блага мира. Я противопоставлял также принцип личности как высшей ценности, ее независимость от общества и государства, от внешней среды… Это совсем не значит, что я антисоциалист. Я сторонник социализма, но мой социализм персоналистический, не авторитарный…».⁴

По воспоминаниям самого Н. Бердяева, группа высланных из России ученых в сентябре 1922 года в количестве 25 человек с членами их семей (всего 75 человек), направлялась на нанятом пароходе «Oberburgermeister Haken» из Петербурга в Штеттин (Германия). Первые тяжелые впечатления в Германии у Бердяева были связаны со столкновениями с представителями русской эмиграции, во главе которой стоял П. Струве. Подавляющее большинство эмигрантов встретили группу высланных подозрительно и недоброжелательно, считая, что Советская власть их подослала с целью разложения эмиграции.

За границей Н. Бердяев много пишет о русской революции и коммунизме, он старается быть выше борьбы противодействующих сторон, увидеть не только ложь, но и правду коммунизма. Одним из основных мотивов его христианской деятельности на Западе стало понимание коммунизма как напоминание «о неисполненном христианском долге»⁵. По его убеждению, именно христиане должны были осуществить правду коммунизма, и тогда не восторжествовала бы ложь коммунистической идеологии. Поэтому он воспринимал коммунизм не только как кризис христианства, но и как кризис гуманизма.

Наблюдая настроения русской эмиграции в Западной Европе, Н. Бердяев, один из немногих, причислял себя к тому числу людей, которые были свободны от «ressentiment» по отношению к коммунизму в период русской революции, пытался осмыслить значение этого исторического события не только для судьбы России, но и для судьбы всего мира⁶.

В отличие от большинства представителей эмиграции правого уклона, принадлежавших к так называемому белому движению, Н. Бердяев расходился с преобладающим в эмиграции общественным мнением о свержении большевизма путем интервенции и вмешательстве иностранцев в русскую судьбу. Более того, Н. Бердяев не верил в белое движение, считал его безвозвратно ушедшим в прошлое и лишенным всякого значения и даже вредным. Он был убежден, что вся вина и ответственность за ужасы революции лежала, прежде всего, на реакционных силах старого режима и людях этого режима и, следовательно, не им быть судьями этих катастрофических исторических потрясений и тяжелейших разрушительных последствий для судьбы России. Тип «белого» эмигранта с его «каменной нераскаянностью», отсутствием сознания своей вины и, наоборот, гордое сознание своего пребывания в правде, вызывал у него отталкивание и неприятие⁷. К нему приходит полное осознание того, что «ответственность за духоборческий, враждебный характер русской революции лежит на деятелях русского ренессанса начала XX века»⁸.

Прожив долгие годы изгнания на Западе, и побывав во многих странах, Н. Бердяев часто обращал свой взор на Россию, и именно взор на Россию из Запада, что давало ему острое чувство сопоставления разных миров. Наблюдая разные национальности Европы, их настроения и образ мышления, он положительно отзывался о многих людях и народах, но в то же время с глубоким отвращением и возмущением высказывался относительно «царившего повсюду в Европе национализма»; он считал его аморальным, глупым и смешным, и сравнивал его с индивидуальным эгоцентризмом⁹. По его признанию, в изгнании у него только нарастала страстная любовь к России и русскому народу, вера в великую, «универсалистическую миссию» русского народа. В своих воспоминаниях Бердяев пишет, что органический универсализм – это характерное свойство его собственной натуры, и эта черта непосредственно связана с его персонализмом. И далее он приходит к заключению, что «этот универсализм вполне соединим с патриотизмом и народностью»¹⁰. Сам о себе Бердяев говорил, что его универсализм, его неприятие национализма в любом проявлении – это исконно русская черта: «Я не националист, но русский патриот. Я также противник самомнения и самоутверждения европеизма и защищаю русский восток»¹¹. Будучи яростным противником засилия национализма, грозившей гибелью Европе, Бердяев готов был защищать даже интернационализм, поскольку в нем была извращенная правда универсализма. Отдавая должное интеллектуальному и культурному благополучию Европы, тем не менее, он пишет: «У меня всегда было чувство, что этот высоко культурный и свободолюбивый мир висит над бездной и будет свержен в эту бездну катастрофой войны или революции»¹². Н. Бердяев убежден, что существует единственный способ предотвратить крушение Европы. Это станет возможным, если европейское общество найдет в себе силы выйти из своего перманентного состояния «буржуазного самодовольства», и перестанет наслаждаться внешним существованием; европейцам пришло время почувствовать «зов духовной глубины»¹³.

Идеологически Н. Бердяев не принимал советскую власть, запятнавшую себя бесчеловечием и жестокостью, и относился к ней крайне отрицательно. По его признанию, с коммунизмом он вел не политическую, а духовную борьбу, борьбу против его духа, против его вражды к духу. Вместе с тем, он считал, что именно эта власть как организованная сила способна защитить Россию от грозящих ей опасностей в данный исторический период: «Советская власть есть не только власть коммунистической партии, претендующей осуществить социальную правду, она есть также государство < …>, она заинтересована в защите государства и в его экономическом развитии, без которого власть может пасть»¹⁴. В это время в России идет этап формирования не только коммунистического, но и советского патриотизма, который Н. Бердяев детерминирует как «просто русский патриотизм». Поддерживая становление патриотизма в советской России, и считая его положительным фактом, он противопоставляет его национализму и предостерегает, что последний может принять самые отрицательные формы.

Вот как Н. Бердяев на страницах «Русский коммунизм и революция» формулирует высший смысл патриотизма и соотносит его с мессианским предназначением России, русского народа: «патриотизм великого народа должен быть верой в великую миссию этого народа, иначе это будет национализм провинциальный, замкнутый и лишенный мировых перспектив»¹⁵. В таком мессианском сознании, как пишет Н. Бердяев, изначально отсутствует национальная исключительность и национальный партикуляризм.

Находясь в вынужденной эмиграции, многие писатели, поэты и философы искали объяснение происходящих в мире изменений в религиозной философии, в мессианских взглядах об особом призвании России. Центральное место в размышлениях выдающегося русского философа и патриота И.А. Ильина занимают проблемы России, пути духовного и социального возрождения Родины, защита нравственных и духовных ценностей. Все эти вопросы как никогда актуальны и в настоящее время.

В своих размышлениях И. Ильин приходит к убеждению о том, что первые проблески правосознания, «верности» и «патриотического настроения» возникают у человека из чувства солидарности со своими ближними. Когда человек соединяет свою судьбу с судьбою своего народа, как в самые опасные минуты своей жизни, так и в эпоху благоденствия, в его достижении и в его падении, этот человек становится истинным патриотом. По И. Ильину, < …истинный патриот отождествляет себя инстинктом и духом не с множеством различных и неизвестных ему «человеков», среди которых, наверное, есть и злые, и жадные, и ничтожные, и предатели; он не сливается с жизнью темной массы, которая в дни бунта бывает, по бессмертному слову Пушкина, «бессмысленна и беспощадна»; он не приносит себя в жертву корыстным интересам бедной или роскошествующей черни (ибо чернью называется вообще жадная, бездуховная, противогосударственная масса, не знающая родины или забывающая ее) он отнюдь не преклоняется перед «множеством» только потому, что на его стороне количество, и не считает, что большинство всегда одарено мудрою и безошибочною волею. Нет; он сливает свой инстинкт и свой дух с инстинктом и с духом своего народа; и духовности своего народа он служит жизнью и смертью, ибо его душа и его тело естественно и незаметно следуют за совершившимся отождествлением»¹⁶.