Кавказская война России XIX века

К 150-летию окончания Кавказской войны

Изначальный смысл кавказской политики России объективно и закономерно был определен ее военно-стратегическим положением. Южные и юго-восточные рубежи Русского государства с конца XY в. представляли собой обширные степные пространства, по которым постоянно передвигались многочисленные кочевые народы, несшие смерть и разрушение русским городам и селениям. “Логика борьбы заставляла Россию стремиться к установлению стабильных границ, которые можно было бы защищать. Но вплоть до Кавказских гор, Черного и Каспийского морей на юге таких границ не было”. Таким образом, Кавказ в планах российского руководства изначально рассматривался как “буферная зона”, стабильность и безопасность которой во многом определяли безопасность и самой России. Очевидно, именно данное обстоятельство и являлось основной доминантой эволюции кавказской политики России.

Другим важнейшим аспектом, определившим характер и динамику развития русско-кавказских отношений, являлось исключительное геостратегическое положение региона. Именно здесь проходил так называемый “Малый Шелковый путь” и другие торговые пути, соединявшие Европу с Центральной Азией. Обладание и контроль над этими важнейшими торговыми магистралями давали существенный источник дохода. Поэтому на протяжении столетий Кавказ был объективно вовлечен в борьбу между ведущими европейскими державами – Великобританией, Францией, Австрией, Германией, а также сопредельными региону государствами ‒ Ираном и Турцией. С начала XYIII в. Кавказ стал играть значимую роль в российской внешней политике как направление, где предстояло ликвидировать искусственно созданную военно-экономическую блокаду России, для которой Кавказ, таким образом, являлся “окном” в Азию.

И, наконец, третье обстоятельство, предопределившее характер и содержание кавказской политики России, определялось тем, что на протяжении столетий регион являл собой источник постоянной угрозы, не только для России, но и для народов самого Кавказа. Сложившаяся в регионе “набеговая система”, возведенная в ранг национальной традиции отдельных общин и ставшая для определенной части населения региона наиболее доходным промыслом, представляла собой ни, что иное как, вооруженный разбой в отношении соседей. Для большинства же народов Кавказа эта традиция, постоянно подогреваемая извне, была настоящим бедствием. Поэтому, неслучайно, начиная с периода правления Ивана Грозного, в Москву постоянно направляются представители северокавказских народов и общин с предложением о принятии их в российское подданство. Русское государство, принявшее на себя в конце XY века мессианскую концепцию “Москва – третий Рим” не могло отказать в помощи тем, кто ее просил об этом. Поэтому судьбы кавказских народов и их вооруженная защита длительное время являлись краеугольным камнем внешнеполитической доктрины России.

В соответствии с указанными факторами и выстраивалась кавказская политика России на протяжении целого ряда столетий. При этом речь шла не о ее господстве в регионе, а об установлении добрососедских отношений с кавказскими народами, при которых сохранялись бы их традиционные формы жизнедеятельности, культурные и национальные особенности. Более того, длительное время российское руководство в лице своих наиболее выдающихся государственных деятелей того времени ‒ Петра I и Екатерины II ‒ стремилось уйти от непосредственного присоединения Кавказа, несмотря на неоднократные просьбы об этом царей Грузии, князей Кабарды, представителей осетинских, дагестанских и чеченских общин. В отношении большинства государственных образований Кавказа, прежде всего его Северной части, а также Грузии были выработаны и реализовывались принципы вооруженного протектората. Смысл данной системы отношений заключался в том, что феодальные владетели региона, оставаясь формально суверенными, вместе с тем, находились под вооруженной защитой русских военных гарнизонов, получали жалованье из российской казны и лишь периодически привлекались на службу Российской империи для отражения внешней агрессии.

Особенно показательна политика в отношении кавказских народов Екатерины II. Ее основные принципы были изложены в указе императрицы от 28 февраля 1792 года, в котором кавказскому командованию вменялось в обязанность строго следить, чтобы от русских подданных “не было чинено ни малейших притеснений и обиды горцам”¹. Традицию протекционизма по отношению к народам Кавказа в последующем продолжил и Павел I, также не стремившийся к присоединению территорий Кавказа к России.

Таким образом, вплоть до конца XYIII в. военно-силовой аспект политики России в отношении кавказских народов практически полностью исключался. Использование военной силы в регионе было обусловлено лишь угрозой интервенции в регион Турции и Крымского ханства, а также необходимостью пресечения деятельности различных вооруженных формирований горцев в процессе реализации ими так называемой “набеговой системы”.

Переломным моментом в кавказской политике России явилось событие, которому не так давно исполнилось ровно двести лет, а именно присоединение Восточной Грузии (объединенного царства Картли и Кахетии) к Российской империи. Это событие, повлекшее за собой коренное изменение характера и содержания кавказской политики России, в настоящее время расценивается далеко не однозначно. Не задаваясь целью отстоять или оспорить все позитивные и негативные аспекты присоединения к России Грузии, хотелось бы акцентировать внимание на значении этого события для последующей эволюции кавказской политики России.

Фактически все сопредельные Грузии государственные образования отреагировали крайне негативно на ее присоединение к России. В результате период ненасильственного утверждения России на Кавказе закончился и закономерно начался военно-силовой этап.

Достаточно сказать, что сам факт присоединения Картли и Кахетии по своей сути означал аннексию одной из важнейших к тому времени иранских провинций. Это осложнило отношения России с ранее союзной ей Персией и стало причиной двух русско-персидских войн. Не менее негативно на данный акт отреагировала и Турция, под властью которой находилась в тот период Западная Грузия. Две последующие русско-турецкие войны (итогом которых стала фактическая аннексия Западной Грузии, и воссоединение ее с Восточной) также были обусловлены не согласием руководства Турции с позицией России по Грузии. И, наконец, крайне негативно на присоединение Грузии отреагировали горцы сопредельных ей территорий Северного Кавказа, для которых закавказские провинции были традиционным объектом для набегов и грабежей.

Таким образом, важнейшим следствием присоединения Грузии для России явилось комплексное военно-политическое противостояние ей. Поэтому при анализе феномена Кавказской войны следует, на наш взгляд, обратить внимание на ее оценку современниками – русскими военными историками, по мнению которых, под общим названием “Кавказская война” следует понимать целый комплекс войн и вооруженных конфликтов с участием России, направленных на утверждение ее позиций в регионе. Это, прежде всего, русско-турецкие и русско-иранские войны, а также непосредственно военно-силовое подавление вооруженных антироссийских выступлений в Закавказье и на Северном Кавказе.

Присоединенные закавказские провинции оказались отделенными от России землями Кабарды, Чечни, Дагестана и Северо-Западного Кавказа. В условиях
XIX в. это было недопустимым явлением, поэтому Россия должна была или уйти из Закавказья, или же присоединить Северный Кавказ. Уйти с Кавказа, отвоевав его у Персии и Турции, Россия уже не могла, потому что в противном случае значительная часть его территории была бы немедленно аннексирована Великобританией, который крайне необходим был прямой выход к Персии и “жемчужине Британской короны” – Индии. Не меньшую заинтересованность в закавказских провинциях проявлял и Наполеон Бонапарт. Допустить у своих границ наличие владений таких экономически развитых и мощных в военном отношении государств, как Великобритания или Франция, Россия не могла по интересам своей собственной экономической и военной безопасности. Поэтому основу кавказской политики России с начала XIX в. определяла программа Александра I: “Стоять на Кавказе твердо”.

Наиболее целенаправленно и последовательно курс на военно-силовое утверждение России в регионе проявился в деятельности главнокомандующего Кавказским корпусом генерала от инфантерии А.П.Ермолова (1816-1826 гг.), который важнейшей целью своей деятельности определил продолжение начавшегося задолго до него процесса собирания земель. Показательна в этой связи и стратегия главнокомандующего по реализации этой цели. “Кавказ, – говорил А.П. Ермолов, ‒ это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо или штурмовать ее, или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого, так поведем же осаду”². Ближайшую же свою задачу А.П.Ермолов видел в уничтожении наиболее вопиющих проявлений азиатского деспотизма во владениях России и введение в регионе хотя бы подобия российского управления. Реализацию этой цели он считал необходимой для изменения жизни народов Кавказа, а главным в этом процессе, по его убеждению, было искоренение набеговой системы. Уже в 1818 г. им была предложена Александру I программа деятельности, которая предусматривала создание на Северном Кавказе, и особенно в Чечне, расширенной сети оборонительных сооружений, ограничивавших свободное передвижение мобильных формирований горцев, направлявшихся для осуществления набегов в равнинные районы. Реализация этой системы мер, представлявшей по своей сути, ломку устоявшихся традиций наиболее воинственных общин региона, для которых набеги в соседние районы были не только традицией, но и основным источником доходов, и явилась в конечном итоге главным стимулом их вооруженного сопротивления России.

И хотя противодействие укреплению позиций России в регионе приняло комплексный и широкомасштабный характер, с вовлечением в него практически всех значимых государств того времени, тем не менее, именно антироссийская вооруженная деятельность горцев Северного Кавказа приняла наиболее ожесточенный и напряженный для России характер. Горцы Северного Кавказа при этом явились наиболее значимой военно-политической силой в регионе, оказавшейся способной не только бросить открытый вызов Российской империи, но и в течение нескольких десятилетий успешно ей противостоять.

А.П. Ермолов реально оценивал этот источник опасности для утверждения России в регионе. Об этом он в частности, докладывал императору Александру I рапортом от 12 февраля 1819 г.: “Государь! Внешней войны опасаться не можно … Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее! Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет недостаточно”³.

Как показало развитие последующих событий, “проконсул” Кавказа был абсолютно прав в своей оценке военно-политической обстановки в регионе и прогнозе ее развития. Турция и Персия к концу 20-х годов XIX столетия, потерпев сокрушительные поражения от России, перестали представлять собой какую-либо угрозу России и отказались от претензий на Кавказ. В то же время вооруженные восстания горцев на Северном Кавказе в 1818, 1821, 1823 и
1825 гг., хотя и носили разрозненный и стихийный характер, тем не менее, свидетельствовали о категорическом неприятии их руководителями усиления позиций России в регионе. И только лишь жесткая и последовательная политика А.П.Ермолова по подавлению антироссийских вооруженных выступлений не позволила этим стихийным и локальным по своей сути восстаниям перерасти в единое антироссийское вооруженное сопротивление с вовлечением в него широких слоев населения Северного Дагестана и Чечни.

Это произошло лишь тогда, когда начавшаяся в 1826 г. война с Персией и последовавшая сразу же за ней война с Турцией (1828-1829 гг.), надолго отвлекли внимание командования Кавказского корпуса от событий на Северном Кавказе. Именно в этот период здесь набрало силу экстремистское теократическое движение – мюридизм, ошибочно рассматриваемое в наше время, как национально-освободительная борьба горцев Кавказа. Именно оно сыграло важнейшую роль в организации антироссийского сопротивления на Северном Кавказе.

Прежде всего, очевиден тот факт, что мюридистское движение, которое призывом своего идеолога Мухаммеда из аула Яраги в 1823 г. объявило священную войну не только России, но и всем тем, кто не поддерживал мюридов в их антироссийском вооруженном сопротивлении, не было и не могло быть национально-освободительным. Главной целью преследуемой мюридами в процессе вооруженного сопротивления России было не освобождение народов Северного Кавказа, а их подчинение исламской теократической верхушке, стремившейся к узурпации всей власти в регионе посредством насильственного распространения норм шариата и образования исламского теократического государства, без каких либо национальных или культурных различий (по принципу ‒ один аллах, один имам, один народ). Единственной силой, способной противостоять этим экстремистским замыслам, была Россия, поэтому против нее и был направлен основной идеологический и вооруженный вектор деятельности мюридстского движения.

Вооруженную деятельность мюридов возглавил провозглашенный “имамом Дагестана и Чечни” Гази-Мухаммед (часто его называли еще и Кази-мулла). В 1829 г. ему удалось поднять на газават против русских значительную часть населения Дагестана.

Принципиально важным в оценке деятельности Гази-Мухаммеда является то, что он, так же, как и ранее шейх Мансур, в организации антироссийского восстания использовал наиболее действенный фактор консолидации горцев – ислам, который в силу специфики региона, его социально-экономических и политических проблем в XIX в. принял воинственный, радикальный или, как теперь говорят, фундаменталистский характер. При этом Гази-Мухаммед понимал, что победить Россию в открытом противостоянии невозможно без консолидации и вовлечения в борьбу против нее всех или большинства горских народов. Поэтому первые его военно-политические акции были направлены не непосредственно против России, а на повсеместное и нередко насильственное распространение норм шариата среди горцев, как важнейшего идеологического фактора антироссийского вооруженного восстания. Именно таким, военно-силовым, образом шло, например, распространение шариата в Аварском и Мехтулинском ханствах, Андийском и Гумбетовском обществах, ряде других территориальных образований Дагестана.

Другим важнейшим аспектом деятельности руководства мюридистского движения явилось стремление к достижению сильной политической власти на уровне государственного образования, которое нужно было захватить или покорить. Выбор по целому ряду причин пал на Аварское ханство – наиболее развитое и влиятельное в регионе, часть населения которого во главе с его правителями, принесла присягу на верность России, другая же часть ‒ восприняла нормы шариата. В этом плане Гази-Мухаммеду был нужен поучительный пример расправы с верными России феодальными владетелями. Выбор Аварского ханства объяснялся также и тем обстоятельством, что Гази-Мухаммед (также как и последующие имамы ‒ Гамзат-бек и Шамиль) был аварцем по национальности.

В мае 1830 г. с 8-тысячным отрядом мюридов Гази-Мухаммед сделал первую (неудачную) попытку захватить столицу Аварии – аул Хунзах. Оборону Хунзаха возглавила ханша Паку-бике. Именно от нее мюриды во главе с Гази-Мухаммедом потерпели поражение. Большего оскорбления на Кавказе нанести новоявленному имаму было невозможно. Поэтому сразу же после неудачной осады Хунзаха большинство мюридов, разочаровавшись в имаме и в идеях им проповедуемых, покинуло движение.

Таким образом, на первоначальном этапе движение мюридов еще не представляло собой достаточно значимую военно-политическую силу, что позволяло русскому командованию, выражаясь словами генерала А.П.Ермолова, “средствами малыми отвратить худые следствия”. Но именно этого военная администрация на Кавказе и не сделала, упустив тем самым наиболее благоприятный момент в пресечении деятельности экстремистского движения, открыто объявившего войну России. Одной из причин этого явилась исключительная нерешительность и боязнь ответственности сменившего А.П.Ермолова на посту главнокомандующего Кавказским корпусом фельдмаршала И.Ф.Паскевича, который не мог без ведома императора самостоятельно принять решение на подавление восстания. В этом и заключается первый негативный по своим последствиям урок, который получила русская армия на Кавказе, а именно: своевременное непринятие мер по пресечению признаков опасности значительно увеличивает ее масштабы.

В 1830 г., после хунзахских событий, военный министр России А.И.Чернышев доложил Николаю I об обстановке в Дагестане. По итогам доклада император отдал военному ведомству и лично И.Ф. Паскевичу секретные распоряжения относительно движения Гази-Мухаммеда. По мнению Николая I, военное подавление движения мюридов необходимо было включить в общий план покорения горцев. Вместе с тем российский император понимал, что широкомасштабные карательные меры на Северном Кавказе способны вызвать всеобщее недовольство местного населения и подъем движения Гази-Мухаммеда. Поэтому в своем секретном распоряжении он поручил И.Ф.Паскевичу объявить горцам, что российское правительство гарантирует им полную веротерпимость и свободу вероисповедания в настоящем и будущем, а также “внутреннее благоустройство с сохранением всех их выгод и преимуществ”. Иначе говоря, Николай I доводил до горцев Северного Кавказа свой главный политический принцип, согласно которому он не только “строго и неизбежно наказывает восстающих против его власти и умеет усмирять нарушителей своих обязанностей”, но и решает мирным путем вопросы “благоустройства” горцев.

Такой подход нанес ощутимый удар по мюридистскому движению и еще больше увеличил отток его участников, поскольку на некоторое время у горцев была подорвана вера в необходимость дальнейшей вооруженной борьбы с Россией. С Кази-муллой остались лишь жители его родного аула Гимры, а представители других “вольных” обществ фактически покинули имама. Вскоре проблематичной для имама стала и поддержка со стороны гимринцев. Поскольку непосредственно в Гимры был направлен отряд барона Г.В.Розена, угрожавшего репрессиями восставшему местному населению. Из Гимры барону выслали старшин, которые принесли присягу на верность России. Тем самым, как посчитал Г.В.Розен, источник восстания был ликвидирован. Об этом и было доложено в Петербург, а отряд был возвращен на зимние квартиры в район Владикавказа. Это, как показало развитие дальнейших событий, явилось следующей стратегической ошибкой кавказского командования. Поскольку оно, объявив войну движению, тем не менее, не предприняло никаких решительных мер по пресечению восстания и исключения его признаков в последующем.

Русское военное командование в лице генерала Г.В.Розена, таким образом, проявило удивительное легковерие и неадекватно отреагировало на достаточно распространенный в тот период тактический прием мюридов – лицемерное проявление покорности. Капитан Генерального штаба Д.А. Милютин по этому поводу писал, что “тут не было ничего другого, кроме коварного средства, употребляемого горцами в крайности, чтоб только избавиться от бедствий войны, ибо, не придавая никакой цены вынужденной присяге перед неверными, они готовы были снова к враждебным действиям, лишь только отряд наш оставлял горы”⁴. Именно это, в конечном итоге, и произошло. Возвращение отряда Г.В.Розена было истолковано не иначе, как проявление слабости России. И поэтому Гази-Мухаммеду достаточно легко удалось убедить мюридов в том, что барон Г.В.Розен не вступил в Гимры только лишь из-за страха и, что им теперь “нечего бояться русской славы и должно идти на них смело”. При этом имам уже указывал на Тарки и Андреевскую деревню как на новые направления дальнейших военно-политических действий.

Выбор этих населенных пунктов объяснялся тем, что там располагались российские войска, с которыми можно было уже помериться силами. Имам разворачивал острие своего движения уже непосредственно против России, осознавая при этом, что борьба с огромной державой не могла принести успеха. Но в тот период война с Россией, запрещавшей набеги, а теперь еще и лишавшей имама перспектив захвата Аварского ханства, должна была подтолкнуть к участию в движении тех, кто накануне отошел от Гази-Мухаммеда. Кроме того, по расчетам имама, война с Россией давала не только политико-идеологический, но и материальный стимул. И поэтому через неполных два месяца, прошедших со дня поражения под Хунзахом, имам стал вновь набирать военную силу, а в 1831 г. он одерживает первую значимую победу в Дагестане, захватив столицу его ведущего государственного образования г.Тарки. В последующем Гази-Мухаммед осадил крепости Бурную и Внезапную, а затем взял и Дербент. Бои разгорелись также в Чечне, на подступах к крепости Грозная и к Владикавказу. Под властью Гази-Мухаммеда, таким образом, оказалась значительная территория Северо-Восточного Кавказа (Чечня и часть Дагестана). В этот период российским военно-политическим руководством был допущен еще один стратегический просчет – в период наиболее острого кризиса движения мюридов не была обеспечена его полная локализация и исключение влияния на население региона. Закономерным результатом этого просчета стало полное восстановление сил мюридизма и распространение его влияния на значительную часть региона. Недооценка значимости вооруженного восстания и пренебрежение мюридами как серьезными противниками являлось главной отличительной чертой деятельности военно-политического руководства России и кавказского военного командования того времени.

И только лишь в 1831 г., т.е. на исходе второго года активной военно-политической деятельности Гази-Мухаммеда, когда под мюридами был уже фактически весь Северный Дагестан и Северо-Западный Кавказ, военно-политическое руководство России осознало всю опасность их деятельности, и попыталось предпринять радикальные меры по подавлению восстания. С этой целью ставший к тому времени главнокомандующим Кавказским корпусом генерал Г.В.Розен вновь предпринял поход в Чечню и Дагестан, население которых принудил прекратить сопротивление. Гази-Мухаммед под натиском российских войск отошел в горы и там, в первом крупном сражении в районе его родного аула Гимры, потерпел поражение и сам погиб в бою. Тяжелое ранение в этом же бою получил и ближайший сподвижник Гази-Мухаммеда – Шамиль. Таким образом, первое крупное сражение мюридов с регулярными русскими войсками, несмотря на массовость движения, окончилось его сокрушительном поражением, что свидетельствовало о слабости корней мюридистского движения на данном этапе, его неорганизованности и неспособности противостоять в открытом сражении регулярным русским войскам.

Поражение в районе аула Гимры нанесло чувствительный удар по мюридизму. Горцы стали покидать движение, оказавшееся к тому же и обезглавленным. И последующие два года отличались относительной стабильностью в регионе, вплоть до провозглашения новым имамом Гамзат-бека, который, обратившись к местным обществам с воззванием, обещая “богатую добычу и славу будущим участникам” его походов, фактически продолжил деятельность Гази-Мухаммеда. Свои экспансионистские мероприятия Гамзат-бек также начал с Хунзаха, покорить который в свое время не удалось его предшественнику. Столица Аварского ханства, таким образом, становилась не только крепостью, которой необходимо было овладеть с точки зрения военной целесообразности, но и символом возрождения мюридизма. Под Хунзахом решалась дальнейшая судьба и восстания, и в целом мюридистского движения.

Подойдя в 1834 г. с 10-тысячным войском к Хунзаху, Гамзат-бек предъявил ультимативные требования – установление в ханстве шариата и участие в походах против русских. Ханша соглашалась на распространение шариата, но отвергла совместные военные походы на русские города и “русскую линию”.

Защитники Хунзаха в конечном итоге потерпели поражение, но еще большее поражение в этом сражении потерпело командование Кавказским корпусом и в целом политика России на Кавказе. Русское кавказское командование проигнорировало судьбу своего стратегического союзника в регионе, падение которого во многом предопределило потерю Россией влияния не только в Аварии, но и на большей части Северного Кавказа.

Это явилось важнейшим просчетом для русского командования, предопределившим последующее кризисное развитие военно-политической обстановки в регионе. Потеря стратегического союзника, являвшегося к тому же последним оплотом России в этой части Дагестана, значительно ослабляла позиции русских войск и оставляла их уже один на один с массовым антироссийским движением.

Можно сказать, что первый период вооруженного противоборства на Кавказе характеризуется целым комплексом стратегических просчетов и тактических ошибок русского военного командования на Кавказе. Оно недооценило опасность первых признаков антироссийского вооруженного восстания, негативную роль мюридизма как важнейшего идеологического фактора консолидации восставших, и, наконец, их военно-политической экспансии, подорвавшей в регионе роль и влияние России. Другими словами, русское военное командование на Кавказе в начале 30-х годов фактически своими руками создало себе противника, подавлять вооруженное сопротивление которого предстояло на протяжении последующей четверти века.

В конце 1834 г. движение горцев возглавил новый (третий) имам Шамиль, который в отличие от своих предшественников обладал качествами не только духовного (как Гази-Мухаммед) и военного (как Гамзат-бек) вождя, но и соединил в себе оба эти качества. Более того, Шамиль, в отличие от своих предшественников, был высокоодаренным и образованным человеком, обладал качествами государственного деятеля. Все это свидетельствовало, по крайней мере, о том, что с этого периода России противостоял умный, грамотный, решительный и стойкий руководитель восставших горцев, значительно превосходивший по личным качествам не только своих предшественников, но и некоторых военачальников Кавказского корпуса.

Именно ему, в конечном итоге, удалось реализовать главную цель движения мюридов – создать теократическое государственное образование, которое вошло в историю как имамат Шамиля. Имамат представлял собой не только совокупность этно-территориальных образований Кавказа. По существу это было государство-войско, аналогом которого являлись европейские рыцарские ордена в средневековье. На протяжении всей Кавказской войны имамат представлял собой единый военный лагерь, ориентированный на войну с Россией. Шамилем была проведена мобилизация всего боеспособного населения подконтрольных мюридам районов Чечни и Горного Дагестана. Все мужское население в возрасте от 15 до 50 лет обязано было нести военную службу. Вооруженные отряды мюридов были сформированы в тысячи, сотни и десятки. Ядром армии Шамиля стала легкая конница, главную часть которой составляли так называемые муртазеки (конные бойцы). Каждые 10 дворов Шамиль обязал выставить одного конного бойца. В селениях, подконтрольных имамату было налажено изготовление артиллерийских орудий, пуль, пороха. Таким образом, сформировавшееся государство мюридов – имамат Шамиля, мобилизовав все экономические, политические и военные ресурсы региона, вполне способен был противостоять такой военной державе, как Россия, но лишь в том случае, если бы речь шла об обороне подвластной территории. Распространение же шариата и утверждение власти имама требовали активных военных акций и продолжение газавата ‒ главного лозунга, выведенного на знамени мюридизма. Именно с этого периода начинается наиболее напряженный период в Кавказской войне, а сама Кавказская война приняла качественно иное содержание. Поэтому неслучайно большинство исследователей Кавказской войны именно с периодом Шамиля и связывают основные события вооруженного противостояния горцев Дагестана и Чечни политике России на Кавказе.

Уже в ноябре 1834 г. Шамиль вступил в военные действия с русским отрядом, занявшим аул Гимры ‒ селение, где он родился. Малозначительный конфликт закончился тем, что русский отряд под командованием генерала Ланского не выдержал натиска мюридов и покинул Гимры. Поражение русского отряда значительно подняло авторитет Шамиля в глазах горцев. Последующее развитие военно-политической обстановки в регионе можно охарактеризовать как состояние своеобразного вооруженного нейтралитета между русскими войсками и вооруженными формированиями мюридов. В этом заключался еще один стратегический просчет кавказского военного командования, поскольку данное состояние (ни войны, ни мира) было выгодно прежде всего Шамилю, который последовательно и целенаправленно, не вступая в открытые столкновения с русскими войсками, осуществлял активную военную экспансию против внутренних районов Дагестана. Посредством насаждения шариата и власти имама, эта экспансия уже к 1836 г. привела к тому, что Шамиль подчинил себе все “вольные дагестанские общества” от Чечни до Аварии.

Что касается русского командования, то оно, в отличие от Шамиля далеко не лучшим образом распорядилось периодом временного затишья в Дагестане и Чечне. В практику действий частей Кавказского корпуса были введены регулярные карательные экспедиции, которые крупными силами преследовали, как правило, малозначительные цели. Д.А. Милютин, анализируя эти экспедиции, сделал вполне обоснованный вывод о том, что “мы не воевали с горцами, мы постоянно их наказывали”⁵.

Таким образом, на протяжении целого ряда лет действия войск Кавказского корпуса в регионе носили, в сущности, оккупационный характер, с сопутствующими ему репрессиями против местного населения. Все это в значительной мере ослабляло войска Кавказского корпуса, поскольку боевым частям приходилось выполнять несвойственные им полицейские функции. Это, с одной стороны, развращало войска, а с другой, ‒ формировало среди местного населения крайне негативное отношение к русским и подталкивало к переходу на сторону имама, увеличивая тем самым силы основного противника России.

В конечном итоге к 1836 г. Шамиль настолько почувствовал свои силу и значимость, что решил на равных вступить в переговоры с представителями русского командования на Кавказе. В результате переговоров было достигнуто соглашение о перемирии. Русское командование расценило это соглашение как большой успех. Командир Кавказского корпуса генерал Г.В.Розен представил в своем рапорте в Петербург данное соглашение как окончательную капитуляцию Шамиля.

Сам же Шамиль расценивал соглашение с русским военным командованием исключительно как свою победу. Поскольку, договариваясь с кавказским командованием, он выступал уже в качестве самостоятельного владетеля “горного царства”, вступившего в официальные отношения с “соседним государством”, в данном случае с Россией.

Русское командование, таким образом, само того не желая, узаконило власть Шамиля в Дагестане, возвысило его в глазах горцев и в значительной мере подорвало свое собственное влияние в регионе. Негативный аспект еще более усилило намерение императора Николая I, лично встретиться с Шамилем и его ближайшими сподвижниками для переговоров о “полной покорности” и прекращении войны в горах. Царское правительство планировало пойти на уступки имаму и отдать под его власть часть Дагестана, с тем, чтобы завершить любой ценой затянувшийся вооруженный конфликт на Кавказе. Позиция эта была заведомо проигрышная, поскольку она еще более укрепляла Шамиля в его стремлении к полному владычеству на Кавказе. И отказ Шамиля встретиться с царем достаточно откровенно свидетельствовал об этом.

Уже в следующем 1838 г. Шамиль вновь развернул активные военные действия в Дагестане и Чечне и к концу 1839 г. в результате интенсивной экспансии ему уже подчинялись значительные территории в Северном Дагестане и часть Чечни.

Таким образом, анализируя динамику развития военно-политический обстановки на Северном Кавказе в рассматриваемый период представляется возможным сделать вывод о том, что русское командование на Кавказе, значительно преувеличивало силы имама и сознательно уходило от прямых вооруженных действий против Шамиля. Именно этим обстоятельством и объясняется тот факт, что основной тактикой действий были избраны карательные операции против населения региона, а не непосредственное подавление вооруженного восстания мюридов. Таким образом, весь пятилетний период деятельности Шамиля в регионе характеризовался постоянным усилением имамата при фактически безучастном наблюдении за этим процессом русской военной администрации на Кавказе.

Затянувшийся конфликт на Кавказе не только отвлекал на себя значительную часть экономических, политических и военных ресурсов государства, но и все больше становился международной проблемой России. Особую значимость кавказский вопрос приобрел в этот период во взаимоотношениях России с Великобританией, которая, с одной стороны, требовала, чтобы южная граница Российской империи проходила по Тереку, а с другой, ‒ продекларировала свое стремление к созданию на Северном Кавказе независимого государства ‒ Черкессии под британским протекторатом.

Осознав всю значимость кавказской проблемы, а также бесперспективность политического урегулирования конфликта, правительство Николая I решилось в 1839 г. на проведение крупномасштабной военной операции против мюридов с тем, чтобы нанести сокрушительное поражение имаму. С этой целью было предпринято двухстороннее наступление на Северный Кавказ. Постепенно русские войска вытесняли горцев из равнинной части Чечни, и уже к лету 1839 года мюриды были загнаны в горы, отрезаны от своих равнинных продовольственных районов и обречены на изолированное полуголодное существование. В распоряжении Шамиля оставалось только одно укрепленное убежище ‒ аул Ахульго. В этой крепости он и был заперт войсками генерала П.Х.Граббе. После 80-дневной осады резиденция Шамиля 22 августа 1839 г. была взята, сам он с семью мюридами едва спасся. В России торжествовали победу, но военная катастрофа, постигшая Шамиля в 1839 г. в Ахульго, создавала лишь впечатление об окончании Кавказской войны. Основные события Кавказской войны были еще впереди. Уже в следующем, 1840 г. Шамиль вновь объявился среди верных ему мюридов, а через полтора года он стал “полновластным повелителем всего восточного Кавказа”. Ему удалось не только восстановить, но и значительно укрепить свое положение в регионе.

Поворотным пунктом в этом плане стало восстание в Чечне, поводом для которого стало введение кавказским командованием военно-административного управления для Чечни и Северного Дагестана. Как показал дальнейший ход событий, это решение было неверным и вредным по своим последствиям. Стремление как можно скорее поставить под контроль России горцев, у которых еще свежа была память о владычестве имама, сыграло дестабилизирующую роль. Характерно, что в высших кругах Петербурга обстановку на Северном Кавказе понимали лучше, чем в ставке главнокомандующего Кавказским корпусом. Еще в конце 1839 г. военный министр А.И.Чернышев рекомендовал кавказской администрации на время оставить прежний образ правления и не вмешиваться в сложившуюся систему суда горцев. Эти рекомендации были проигнорированы, поскольку командование стремилось как можно скорее зафиксировать и узаконить сложившее положение, не взирая ни на какие издержки, а тем более на зреющее массовое недовольство проводимыми административными реформами. Вся Чечня была наполнена слухами “о намерениях администрации обратить все население в рабство”. Особым поводом для восстания явилось решение о разоружении населения. Вспоминая об этих событиях, Шамиль отмечал: “Я не без удовлетворения следил за попытками разоружить чеченцев и ожидал в любой момент восстания в Чечне”. Чеченцы рассматривали насильственное изъятие оружия как страшное унижение, восстали и обратились за помощью к имаму.

Таким образом, достигнутый успех военной кампании в Дагестане был сведен на нет ошибками в административном управлении. Вместо того чтобы привлечь население районов, находившихся под властью имама, кавказское командование силовыми методами решило насаждать неприемлемый для горцев порядок управления. Это сыграло решающую роль в продолжении вооруженного противостояния в регионе и восстановлении сил и влияния Шамиля.

Последующее пятилетие стало периодом самых больших военных успехов Шамиля. К 1843 году все русские укреплении в Дагестане и Чечне были разрушены и взяты, гарнизоны их частью истреблены, частью попали в плен.

Русские войска на Кавказе явно проигрывали мюридам имама практически по всем направлениям: они были хуже вооружены, их тактика действий не учитывала горный характер театра военных действий. Достаточно сказать, что сомкнутый строй и удар в штыки традиционно оставались для русских войск общепринятым построением и наиболее распространенным тактическим приемом. Эта была общепринятая для европейских армия система ведения боевых действий. Горцы же этой системы нисколько не придерживались. Не имея штыков, они кидались в рукопашную только в самом крайнем случае. Обычная же их тактика была всецело построена на применении ружейного огня.

Главное, что определяло характер и тактику действий русских войск в этот период, являлось стремление одним сокрушительным ударом покончить с Шамилем. К этому обязывала воля императора, и частая смена командующих Кавказским корпусом объяснялась крайним недовольством Николая I, который не понимал, почему почти 200-тысячная группировка русских войск ничего не может сделать с 20-тысячным корпусом мюридов. Не понимал, потому, что война на Кавказе приобрела совсем иной, не схожий с войнами на европейском театре военных действий, характер. На Кавказе русским войскам противостояла не классическая европейская армия (и не подражание ей в виде турецкой или персидской), а иррегулярные формирования, своего рода вооруженная организация народа. А сама война, таким образом, обрела характер партизанской. Оценивая характер военных действий в Дагестане с начала 30-х до середины 40-х гг. Ф.Энгельс, например, более чем восторженно отзывался о тактике горцев. По его мнению, “в борьбе за Кавказ, которая из всех войн этого типа принесла жителям гор наибольшую славу, горцы своими относительными успехами были обязаны наступательной тактике, которой они преимущественно придерживались при обороне своей территории… Сила сопротивления горцев заключалась в их непрерывных вылазках со своих гор на равнины, во внезапных нападениях. Иначе говоря, горцы были легче и подвижнее, нежели русские, и использовали это преимущество”⁶.

Становилось все более очевидным, что война с горцами принимает иной характер. Речь шла о новой для русской армии по форме, но старой по содержанию партизанской войне, где вместо наступления используется просачивание, где победа достигается распылением и истощением сил противника, а не его уничтожением.

В конечном итоге русское командование на Кавказе пришло к важному выводу: “Чем больше войск, тем больше затруднений и медленности”. Горная местность совершенно не благоприятствовала действиям крупных масс войск и их обозов.

Николай I начинал осознавать, что трудные проблемы Кавказа требуют новых подходов и решать их должны наиболее одаренные, компетентные и авторитетные люди с широкими полномочиями. Поэтому в 1845 г. он назначил своим наместником на Кавказе и командиром Кавказским корпусом умного, решительного и пользовавшегося высоким авторитетом в армии генерал-лейтенанта М.С.Воронцова, предоставив ему по существу неограниченную власть в гражданских и военных делах.

В то же время царь не расставался со своим убеждением, что Шамиля можно разбить одним ударом, если для этого удачно выбрать место и время. Как следовало из предначертанного им плана кампании 1845 г., главным шагом к подрыву господства имама должен быть захват “центра его владычества”. Николай I, таким образом, игнорировал уроки всех прошлых военных кампаний на Кавказе, свидетельствовавшие о том, что взятие резиденции Шамиля ничего не давало, поскольку любой малодоступный аул мог стать новым “центром его владычества”.

М.С.Воронцов, находившийся в курсе событий на Кавказе, считал необходимым коренное изменение тактики действий войск Кавказского корпуса. Это мнение окрепло в нем после бесед с А.П.Ермоловым, к которому он специально заехал в Москву перед отбытием к месту назначения. А.П.Ермолов находил порочной существовавшую систему боевых действий на Кавказе, при которой русские войска ежегодно проводили наступательные кампании в соответствии с заранее намеченными (часто Петербургом) целями, наносили поражения мюридам, захватывали аулы, приводили горцев к присяге, чтобы затем опять вернуться на свои опорные базы, малочисленные, отдаленные друг от друга, соединенные уязвимыми коммуникациями. Внешне казавшиеся успешными, эти экспедиции на самом деле были почти безрезультатными: после ухода русских власть Шамиля тут же восстанавливалась. Добиваясь тактических успехов в ряде операций, русское командование, тем не менее, проигрывало в главном: оно постепенно все больше утрачивало контроль над большей частью региона. Поэтому Ермолов предлагал отказаться от бесплодных сезонных кампаний и перейти к планомерной целенаправленной стратегии, предусматривавшей прорубку лесов, строительство широкой сети крепостей и дорог между ними, постепенное, методичное продвижение вглубь Дагестана и прочное закрепление на новых территориях. Рассчитанная на длительную перспективу, она не сулила немедленного успеха и требовала терпения, которого в Петербурге не всегда хватало. Воронцов был в принципе согласен с Ермоловым, но, тем не менее, был вынужден выполнять предначертанный императором план заставить Шамиля сражаться по общеевропейским канонам военного искусства и принять генеральное сражение. Понадобилась кровавая даргинская драма, чтобы эта иллюзия Николая I рассеялась окончательно, после чего император уже не вмешивался в руководство военной кампанией на Кавказе.

Даргинская операция занимает особое место в истории Кавказской войны, поскольку именно она оказала решающее влияние на последующий ход вооруженного противоборства в регионе.

В начале лета 1845 г., выполняя указание Николая I, Воронцов во главе Дагестанского и Чеченского отрядов (около 10 тыс. солдат) начал наступление на аул Дарго ‒ резиденцию имама. Шамиль отступал с оборонительными боями, заманивая противника за собой, и возле высокогорного аула Анди произошло ожесточенное сражение, в котором участвовало до 6 тыс. мюридов. Русскими войсками аул был взят, но никакого преимущества это не давало, поскольку Шамиль, предполагая такой исход, еще накануне сжег близлежащие селения, а жителей увел с собой.

Понимая всю бесперспективность дальнейшей операции, М.С.Воронцов, тем не менее, решил штурмовать Дарго, который теперь становился скорее символом победы, чем реальным стратегическим пунктом. Овладев с боями перевалом на подступах к резиденции имама, русские войска спустились в Дарго, но достигнутая цель оказалась ловушкой, блестяще подготовленной имамом. Разрушенный аул, покинутый жителями представлял собой прекрасную мишень для артиллерийского и ружейного обстрела с окружавших его возвышенностей, с которых русские войска и начали методично расстреливаться. Шамиль наглядно продемонстрировал талант стратега горной войны. Отрезанный от своих баз и практически полностью лишенный поддержки отряд М.С.Воронцова вынужден был с боями прорываться из Дарго. Речь при этом шла уже не о сопротивлении мюридам, а о прорыве любой ценой. Более трети численности отряда потеряли русские войска в ходе этой операции, явившейся ценой за амбиции петербургских стратегов и их не понимание характера и специфики войны на Кавказе.

Для русского же командования поход в Дарго был тяжелейшим уроком и последней данью прежней стратегической системе, бесполезной и пагубной в условиях войны на Кавказе. Даргинский поход многому научил и самого генерала М.С. Воронцова. Наместник Кавказа понял, что путь к победе ведет только через медленную войну, постепенное закрепление за собой отвоеванных земель, строительство укрепленных поселений и вырубку лесов. Получив свободу действий, М.С. Воронцов приступил к стратегии медленного, но верного продвижения в глубь Дагестана и Чечни. Прежде всего, он считал необходимым окружить территорию имамата с севера, востока и юга цепью укреплений. Особое значение придавалось прокладке дорог, соединявших все эти военные пункты в единую систему. Таким образом, Воронцовым была разработана и постепенно реализовывалась комплексная блокада Шамиля в горных районах и отсечение его от равнинной Чечни.

Плоды этой системы постепенно давали себя знать. Целый ряд признаков указывал на то, что “блистательная эпоха” Шамиля приближалась к закату. Мюридам все реже удавались крупные походы, которые все чаще для них оборачивались столкновениями с русскими войсками. Это, как правило, означало для мюридов значительные людские потери, материальные убытки, истощение сил и не сулило добычи, составлявшей главную цель их военных занятий. Главное же преимущество горцев – мощный и стремительный натиск, нейтрализовался упорным сопротивлением, что резко снижало боевой дух горцев. Поэтому, как отметил один из наиболее опытных кавказских генералов Клюки фон Клюгенау, если набег горцев не дает немедленного успеха, то они, “утратив первый пыл” теряют дух и начинают расходиться по домам. Это было характерно для всего мюридистского движения. Русское командование, лишив мюридов возможности совершать набеги с целью наживы, тем самым нанесло достаточно ощутимый урон движению.

“Новая система” Воронцова, таким образом, вынуждала Шамиля больше заботиться об оборонительных мероприятиях. С этого периода о северо-кавказском гегемонизме и политико-идеологической экспансии Шамиля за пределы имамата уже не могло быть и речи. Для него теперь остро встала проблема сохранения существующих границ имамата, справляться с которой становилось все труднее и труднее, поскольку Воронцов настойчиво продолжал сжимать его территорию кольцом укреплений, а русские войска методично продвигались вперед, занимали равнины, основывали новые форпосты, соединяли их дорогами, оттесняли мюридов в горы. Шамиль, запертый в горы, лишенный возможности к активному сопротивлению, вынужден был безучастно наблюдать за собственной блокадой.

Позднее Шамиль, высоко оценил систему Воронцова, признав, что с
1845 г. в стратегии войны Россия вышла на верный путь. А личный биограф Шамиля М.Тахир, вспоминая о событиях конца 40-х годов, заявил о том, что с “этого времени дела и предприятия Шамиля начинают быть безуспешными”. Именно тогда Воронцовым и были заложены основы окончательной победы над имаматом, реализованной в конечном итоге князем А.И.Барятинским в конце 50-х годов столетия.

Немаловажную роль в организации военно-политической блокады имамата сыграла также реализация системы мер, разработанных еще в начале 40-х годов Д.А. Милютиным, ставшего впоследствии начальником штаба Кавказского корпуса. Эта система в частности предусматривала:

• установление мирных отношений с горцами на новых основаниях, применяясь к местным особенностям;
• отказ от кровопролитных экспедиций в дальние горы с целью покорения племен;
• постепенное сосредоточение войск, расположенных впереди линии⁷, возведение вместо большого числа малых фортов, сильные крепости на важнейших пунктах со значительными гарнизонами;
• новую организацию кавказских войск, ее согласование с назначением этих войск и с разделением на округа по числу главных укрепленных пунктов;
• прокладывание дорог, установление сообщений главных пунктов с линиею и между собою посредством укрепленных постов;
• улучшение состояние линейного казачьего войска;
• усиление линии кавалерией и другие.

Существенные изменения произошли и в тактике действий и вооружении частей Кавказского корпуса. Не случайно поэтому, что окончательная победа над Шамилем хронологически совпала с перевооружением русской армии нарезным оружием, которое именно на Кавказе велось, начиная с 1857 г., с особенной настойчивостью и энергией. Борьба на равном оружии быстро начала давать себя чувствовать: увидев, что их привилегия – бить метко и издали у них отнята, и что русские пули попадают теперь дальше и метче их (европейские винтовки русских стрелков значительно превосходили устаревшие образцы нарезного оружия) горцы стали падать духом.

Не менее значимым условием победы явилось то обстоятельство, что командование Кавказским корпусом противопоставило партизанской тактике мюридов аналогичную тактику иррегулярных формирований Кавказского линейного казачьего войска. Тем самым было устранено еще одно из важнейших преимуществ мюридов ‒ их мобильность и возможность внезапного нападения. Кавказское казачество, начавшее осваивать территорию Северного Кавказа со средины XYI века, досконально изучило не только образ жизни горцев, но и тактику действий их вооруженных формирований. Поэтому в ходе борьбы с мюридами эффективно использовало свои знания и навыки в противоповстанческой борьбе.

Наконец, существенное значение имела деятельность милиционных частей, сформированных из местных жителей. Русское командование, таким образом, противопоставило горцам-мюридам, горцев, состоящих на службе России.

Кроме военной блокады все главнокомандующие Кавказским корпусом (от М.С.Воронцова до А.И.Барятинского) широко применяли средствами политические, направленные на развитие прорусской ориентации среди горцев. В этом заключался главный стратегический перевес Кавказского командования над имаматом Шамиля. Первым наиболее значимым свидетельством этого стал бесславный поход Шамиля в 1846 г. в Кабарду, обладание которой позволило бы ему объединить горцев Дагестана и Чечни и обеспечить выход на Черноморское побережье. Шамиль был твердо уверен в том, что кабардинцы последуют за ним без всякого принуждения с его стороны. Но его ожидало разочарование. Кабардинцы отказались поддержать его в антироссийском движении. Аналогичный отказ присоединиться к мюридам Шамиль встретил и в Осетии. Учитывая малочисленность своих сил и, во избежании, встречи с регулярными русскими войсками, Шамиль предпочел покинуть Кабарду и вернуться в Горный Дагестан. Постепенно имам перестал находить поддержку и в Чечне ‒ главной продовольственной базы имамата, отторжение которой, обрекало мюридистское движение на полуголодное существование. И тем более значимым ударом по имамату Шамиля явился отказ чеченских общин переселиться в горы. Чечня, таким образом, сделала свой выбор, выбор в пользу России. Личный биограф Шамиля данное обстоятельство описывал на следующем примере: “Когда главнокомандующий (генерал А.И.Барятинский, назначенный на эту должность в 1856 г.) выступил с большим отрядом в Чечню, народ “толпами с покорностью стал приходить к нему со всех сторон. Даже самые приближенные, доверенные его лица, наибы и самые дети⁸ (Шамиля) втайне хотели передаться русским. При такой обстановке даже и без помощи нарезного оружия успех русских был обеспечен”. И уже в 1857 г., когда генерал А.И. Барятинский только начал свои действия, Шамиля, по словам его биографа в тот период, можно было уподобить овце, схваченной волком за шею и потерявшей всякую надежду на спасение”⁹.

1 апреля 1859 года генерал Н.И. Евдокимов взял Ведено.

А 26 августа главнокомандующий Кавказским корпусом генерал А.И.Барятинский имел возможность издать свой знаменитый приказ по войскам: “Гуниб взят. Шамиль в плену. Поздравляю кавказскую армию!”. Кавказская война, длившаяся большую часть XIX в., таким образом, была завершена. И хотя последние очаги восстания были подавлены лишь в 1864 г. на Северо-Западном Кавказе в урочище Кбаада (Красная поляна), тем не менее, именно в Дагестане произошло окончание многолетнего вооруженного противоборства России с горцами Кавказа. Кульминацией этого противоборства стало добровольная сдача Шамиля в плен и слова, сказанные им при этом князю А.И.Барятинскому: “Я тридцать лет дрался за религию, но теперь народы мои изменили мне, а наибы разбежались. … Поздравляю вас с владычеством над Дагестаном и от всей души желаю государю успеха в управлении горцами для блага их”¹⁰. В этих словах Шамиля очевидна оценка им итогов его многолетнего вооруженного противостояния России, а также видение перспектив развития русско-кавказских отношений.

В полной мере данный вывод, как осознание необходимости мирного развития отношений с Россией, справедлив и в отношении народов Кавказа сделавших свой выбор в пользу России в процессе вооруженного подавления русской армией экстремистского движения мюридов. Это явилось, пожалуй, наиболее значимым итогом Кавказской войны, предопределившим дальнейшее развитие народов Кавказа в составе многонационального Российского государства. С другой стороны, во многом благодаря именно этому обстоятельству – поддержке кавказских народов русские войска смогли одержать победу над имаматом Шамиля.

Завершая анализ основных событий Кавказской войны России, представляется возможным сделать ряд обобщающих выводов.

С окончательным присоединением Северного Кавказа завершился процесс государственного строительства России, южные границы которой стали безопасными в военно-политическом отношении. Это позволило в последующем использовать территорию и ресурсы региона в сфере торгово-экономических интересов России. Таким образом, Северный Кавказ, изначально рассматривавшийся руководством России только лишь как буферная территория, с течением времени стал одним из ее жизненно важных в военно-стратегическом и экономическом отношении регионов.

Наиболее значимыми социально-политическими последствиями Кавказской войны и укрепления позиций России в регионе явилось уничтожение в регионе набеговой системы и связанных с ней грабежей, насильственного насаждения экстремизма на этнической и религиозной почве и исключение из практики взаимоотношений народов Кавказа межнациональных распрей и вооруженных конфликтов.

Исторический опыт реализации политики России на Северном Кавказе свидетельствует о том, что закрепление ее позиций в регионе стало возможным благодаря пророссийской позиции населения Северного Кавказа, для которого Россия являлась гарантом собственной безопасности, самобытности, а также условием их экономического, политического, социального и духовного развития. Россия не завоевывала, а отвоевывала Кавказ у других региональных держав, стремившихся к гегемонизму в регионе, и защищала народы Кавказа от проявлений местного экстремизма.

Что касается оценки уроков и выводов из опыта боевой деятельности русских войск на Кавказе, то в дополнение к изложенным выше следует отметить, что военная победа в Кавказской войне была одержана только тогда, когда в полной мере был учтен опыт прежних ошибок и поражений. На основе этого командованием Кавказского корпуса была выработана эффективная стратегия борьбы с вооруженными формированиями мюридов, учитывавшая в полной мере специфику горного театра военных действий и тактику действий повстанцев.

Бочарников Игорь Валентинович

---

¹ – Русско-дагестанские отношения в XYIII – начале XIX вв. : Сб. документов /Под ред. В.Г.Гаджиева и др. -М.: Наука, 1988. –С.13.

² – Записки А.П.Ермолова. 1798-1826. -М., 1991.

³ – Записки А.П.Ермолова. 1798-1826. -М., 1991. -С.328-329.

⁴ – Милютин Д.А. Краткая записка о Кавказских делах и желаемом образе действий в этом крае //Известия императорской Николаевской военной академии. -№43, июль 1913.

⁵ – См., там же.

⁶ – Энгельс Ф. Горная война прежде и теперь. Маркс К., Энгельс Ф. Изд. 2-ое. Т.12.

⁷ – Речь идет о системе кордонных (пограничных) укреплений русских войск на Кавказе – так называемые кавказские укрепленные линии. Первым таким элементом кавказских укрепленных линий стало строительство крепости Св.Креста в устье реки Сунжа по прямому указанию Петра I. В 1735 г., когда была построена крепость Кизляр кавказская укрепленная линия приобрела свое функциональное предназначение, связав воедино ряд крепостей и станиц центрального Кавказа. В 1763-1769 гг. линия укреплений доведена до крепости Моздок (сооружена в 1763 г.), а в 1777-1790 гг. – через Ставрополь до крепости Азов (сооружена в 1763 г.). Правый фланг кавказских укрепленных линий к 1792 г. был перемещен на р. Кубань, а центр к 1798 г. продвинут до Пятигорска, станицы Баталпашинской (ныне г.Черкесск). В 1784 г. были сооружены укрепления и по Военно-Грузинской дороге, включавшие кре¬пость Владикавказ. К 1785 г. все укрепления составили единую Кавказскую линию.

⁸ – Двое из четырех сыновей Шамиля находились на службе России: Джамалуддин – был поручиком русской армии; Кази-Мухаммед – маршалом турецкой армии; Мухаммед-Шефи – генералом русской армии; Мухаммед-Камиль – генералом турецкой армии.

⁹ – Ризванов Р. Дело имама Шамиля. -Махачкала, Дагестанское книжное издательство. 1992.

¹⁰ – Цит. по: Степанов С. Имам Шамиль //Родина. -1994. -№3-4. -С.43.