Оперативное руководство, координация и контроль в области стратегического сдерживания

Стратегическое решение заключается …
в постановке промежуточной цели,
которая являлась бы кратчайшим логическим
звеном на пути к конечной цели
и в то же время отвечала бы средствам,
имеющимся для достижения последней[1]
А. Свечин

Эффективность стратегического сдерживания будет зависеть от степени координации всех государственных институтов и средств политического влияния с общественными, национальными, деловыми и международными институтами и возможностями. Включая – что особенно важно – личное участие отдельных граждан. Этот уровень координации и управления никогда еще в истории не мог быть достигнут. Только авторитарные режимы были в состоянии приблизиться к нему, монополизировав все права на управления, но, одновременно, уничтожив значительный творческий потенциал нации[2].

В ХХI веке резко возрастает роль политического руководства в управлении «стратегическим сдерживанием» и , прежде всего, той его части, которая отвечает за « когнитивное обеспечение безопасности». Те образы, модели и ценности, которые смогут доминировать в будущем, – должны прежде всего, еще до применения оружия, обеспечить политическую победу. Яркий пример – Украина, где более 30 лет готовилась часть правящей элиты и общества, которая была изначально ориентирована на антироссийские ценности.

В ХХI веке ситуация становится сложнее и можно ожидать, что технологии социального управления станут решающими, а среди таких технологий, главными станут приемы сознательной дезинформации и формирования искаженной реальности. Вот как эти приемы (в частности, «контрзнания») описывает, например, известный английский психолог Д. Левитин: «Если вы хотите подавить кого-то контрзнанием, хорошим вариантом будет собрать огромное количество фактов, которые можно легко проверить, и добавить к ним пару-тройку ложных. Пусть они будут как бы в защиту вашей точки зрения – и вы увидите, многие поверят и пойдут за вами. Вам удастся убедить людей благодаря фальшивым доказательствам или контрзнанию, смешанным с фактами и настоящим знанием. Посмотрите на следующие тезисы:

  1. вода состоит из водорода и кислорода;
  2. молекулярная формула воды H2O;
  3. наши тела более чем на 60% состоят из воды;
  4. кровь человека на 92% состоит из воды;
  5. мозг состоит на 75% из воды;
  6. в мире есть много мест с зараженными источниками воды;
  7. меньше 1% доступной воды по всему миру является питьевой;
  8. вы можете быть уверены в качестве воды, только если она бутилирована;
  9. ведущие специалисты, занимающиеся проблемами здоровья, рекомендуют пить бутилированную воду, а большинство и сами пьют такую воду.

Далее он делает простейший анализ приведенных данных: «Пункты с первого по седьмой – абсолютная правда. Восьмой пункт не отличается логикой, а девятый… Кто такие ведущие специалисты, занимающиеся проблемами здоровья? И о чем говорит то, что они и сами пьют бутилированную воду? Возможно, на вечеринке, в ресторане, на борту самолета, где ее подают и нет других вариантов, они ее и выпьют. А может, это означает, что они тщательно избегают остальных видов воды? Между этими двумя вариантами – пропасть. Факт в том, что бутилированная вода ничем не лучше воды из-под крана, если говорить о развитых странах, и в некоторых случаях даже менее безопасна из-за несоблюдения правил очистки»[3].

Большую и непосредственную угрозу стратегической стабильности и безопасности России представляют специальные силы, которые представляют разные службы и виды войск, объединенные в силы специальных операций (ССО), отражающие коллективные возможности государства или даже всей коалиции. По некоторым оценкам, их бюджет только в США превысил 10 млрд. долл., а численность в последние годы превысила 70 тыс. человек, что, на мой взгляд, не включает финансирование всей деятельности, в т.ч. более чем на 120 зарубежных базах разного рода оппозиционных, экстремистских и террористических организаций.

Иными словами, дестабилизацией и силовым противоборством с Россией занимаются в самых разных формах – от террористической деятельности до политико-психологических диверсий – десятки тысяч человек, обладающих огромными финансовыми ресурсами. Причем многие из этих форм и направлений традиционно не соотносятся с использованием военной силы. Даже, например, в тех случаях, когда в результате деятельности ССО террористические организации непосредственно осуществляют нападение на органы власти и управления противника, как это происходит на Кавказе, или организуют националистические и экстремистские батальоны, как на Украине.

В частности, приводятся в пример такие формы действий ССО, которые традиционно не относятся к области вооруженной борьбы, но которые требуют адекватных ответов, как:

  • Нападения и атаки на объекты, имеющие важное политико-дипломатическое значение (захваты дипломатов, посольств, собственности и пр.), которые совсем не обязательно связаны с физическим уничтожением противника;
  • Специальное наблюдение и контроль за деятельностью противника, имеющее стратегическое значение, связанное иногда с силовыми действиями (операции против российских дипломатических представителей и дипломатов);
  • Специальные операции, затрудняющие или прекращающие работы (в т.ч. НИОКР) в области создания ВВСТ, в частности ОМУ (операции в Иране, Ираке, Пакистане);
  • Операции, препятствующие развитию экстремистской и террористической деятельности противника в самых различных областях – информационной, финансово-экономической, политической и др.;
  • Поддержка антиправительственных выступлений (до 2014 года на Украине, а до этого во множестве других стран), которые должны перерасти в вооруженную борьбу и прямое военное противостояние (как в Сирии);
  • Иностранная внутренняя оборона, предполагающая поддержку «дружественных режимов», противостоящих выступлениям оппозиции (НДРЙ, Ливан, Израиль);
  • Иностранная гуманитарная помощь, которая осуществляется в экстремальных условиях в интересах США (Афганистан, Ирак);
  • Силовая поддержка информационных мероприятий и другие формы внутриполитической дестабилизации противника и т.д.

Множество различных форм силовых операций, которые традиционно не относятся к военным, означает только одно: существуют цели, стратегия и средства для проведения силовых операций специальными силами, которым могут противодействовать только такие же специальные силы, способные использовать как собственные ресурсы, так и ресурсы других силовых ведомств самых различных целях.

Как известно, в России существуют различные силовые структуры, обладающие специальными силами и средствами для проведения операций самого широкого профиля, но нет структуры, которая обладала бы всеми коллективными возможностями специальных сил МВД, МО, Росгвардии, МЧС, Финансовой разведки, а, тем более, МИДа и СВР.

В этой связи представляется целесообразным создание такой структуры, объединяющей специальные информационные, когнитивные, военные, политико-дипломатические и разведывательно-диверсионные возможности в интересах обеспечения стратегической стабильности и безопасности России в качественно новый военно-политической обстановке. Причем уровень принятия решения в этой структуре должен быть исключительно высок. Оперативное управление этой структуры, имеющей межведомственный характер, должно осуществляться непосредственно Советом национальной безопасности, а сама структура иметь возможность координации всей деятельности не только силовых министерств, служб и ведомств, но и финансовых и социально-экономических органов власти[4].

При этом важно напомнить, что важнейшая роль в повышении эффективности стратегического сдерживания принадлежит конкретным исполнителям высшего звена, которые осуществляют общую координацию и согласование политики безопасности и проведение конкретных акций и мероприятий. В современной России, где исполняется не более 25% президентских поручений, эффективность государственного управления является самой острой проблемой. Эта эффективность в области обеспечении национальной безопасности может, вероятно, считаться выше, но учитывая стремительное обострение ВПО, – всё еще не достаточной.

Учитывая, что общее политическое и стратегическое руководство политикой безопасности может и должно принадлежать Президенту РФ и Совету национальной безопасности, оперативное управление и текущую деятельность по реализации этих решений должно быть возложено на Национальный штаб обороны (по определенной аналогии с ОКНШ ВС США), частью которого становится Генеральный штаб ВС, а также штабы МВД, Росгвардии, ФСБ, СВР, МЧС и др. органов государственного управления, включая министерство финансов, здравоохранения и другие, которые должны представлять первые заместители руководителей соответствующих ведомств, либо (аппарат Правительства РФ, Совет Федерации, Государственная Дума ФС и Счетная палата России) руководители соответствующих аппаратов[5].

В соответствии с Конституцией и политической практикой, руководителем Национального штаба обороны может быть только председатель правительства РФ, в руках которого концентрируется контроль над всей системой исполнительной власти в стране, а также общественными институтами и бизнесом в той части и в пределах тех компетенций, которые оговариваются Президентом и Советом национальной безопасности.

Причем (по аналогии со штабом Партизанского движения в годы ВОВ) должны быть созданы отдельные управления по работе с бизнесом и институтами гражданского общества, которые в новых условиях (особенно университеты, частные СМИ, интернет-ресурсы и пр.) будут играть исключительно важную роль в политике безопасности. В Эстонии уже действует, например, Центр кибербезопасности НАТО, в Латвии – Центр альянса по вопросам стратегических коммуникаций. Накануне маневров «Запад-2017» премьер-министр Эстонии Юри Ратас заявил, что его страна вместе с союзниками внимательно следит за ними «и при необходимости готова реагировать».

Сообщается, что летом этого года НАТО передало Украине оборудование для создаваемых в этой стране центров реагирования на компьютерные инциденты для ключевых государственных институтов, в том числе для Службы безопасности (СБУ) и Службы внешней разведки (СВР). Любопытно, что назначенный на днях новый глава СВР Украины Егор Божко долгое время исполнял обязанности главы миссии страны при НАТО.

Напомним, что после событий 2014 года в Украине при поддержке США и НАТО были развернуты подразделения информационно-психологических операций, главная цель которых «подрыв основ государственного строя России». С ними взаимодействуют уже упоминавшиеся Центр НАТО по вопросам стратегических коммуникаций (Рига), Киберцентр НАТО (Таллин), Командование специальных операций и 4-я группа операций информационного обеспечения Пентагона, 77-я бригада и 15-я группа психологических операций Великобритании.

Отнюдь не случайно поэтому одновременно с началом российско-белорусских учений 15 сентября 2017 года на многие города России обрушился шквал звонков, дезорганизовавших работу многих учреждений.

Национальный штаб обороны России (а не только государственной обороны) должен подготовить проект соответствующего долгосрочного плана политики безопасности для рассмотрения Советом национальной безопасности и утверждения Президентом на основании скорректированного варианта Стратегии национальной безопасности и директив, а также с учетом имеющихся и перспективных ресурсов.

Этот план, оформленный в Стратегии национальной безопасности, должен:

  • во-первых, объединять в реальности задачи национального социально-экономического развития и обеспечения безопасности (чего сегодня нет) и на практике являться основным документом для Концепции внешней политики, Военной доктрины и прочих нормативных документов. При этом статус Стратегию должен быть резко повышен с президентского указа до федерального закона, обязательного к исполнению;
  • во-вторых, этот план должен опираться на стратегический прогноз развития МО, ВПО и России и точную (и полную) оценку национальных ресурсов и ресурсов потенциальных союзников;
  • наконец, в-третьих, этот план должен быть комплексным, учитывающим все факторы безопасности, а также влияющие на развитие ВПО тенденции, в частности, факт противоборства локальных человеческих цивилизаций и их военно-политических коалиций(не учитываемый сегодня в Стратегии)[6].

Такой план должен существовать в трех взаимосвязанных видах:

  • краткосрочном, на срок до 3-х лет;
  • среднесрочном, на срок 3–5 лет;
  • долгосрочном, на срок 5–7 и более лет.

Для подготовки такого плана и его корректировки необходимо, чтобы в Национальном штабе обороны было создано соответствующее подразделение из представителей всех министерств и ведомств, а также Счетной палаты РФ, ЦБ и регионов, которое выполняло бы функции учета национальных ресурсов.

Подберезкин Алексей Иванович


[1] Цит по: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. – М. МГУ, 2013. – С. 358.

[2] Подберёзкин А.И. Современная военная политика России. – М.: МГИМО-Университет, 2017. – Т. 2.

[3] Левитин Д.

[4] Подберёзкин А.И. От «стратегии противоборства» к «стратегии управления» // Вестник МГИМО-Университета, 2017. – № 4 (55). – С. 223–225.

[5] Подберёзкин А.И. Современная военная политика России. – М.: МГИМО-Университет, 2017. – Т. 2.

[6] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Стратегия национальной безопасности России в ХХI веке. – М.: МГИМО-Университет, 2016.

Источник: “VIPERSON”.

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *