«Социальные технологии» как инструмент разрушения современной государственности

Современный мир все чаще представляет собой поле самых широких технологических воздействий, при этом данный тренд мы воспринимает как построенный не только на естественно-научных знаниях и технологиях, но и на технологиях социально-гуманитарных. Г.Г. Малинецкий справедливо утверждает, что: «Главными технологиями сверхдержавы XXI века будут технологии стратегического и исторического прогноза, проектирования будущего, высокие гуманитарные технологии, методы сборки и разборки исторических субъектов»[1]. Инструментом «сборки» и «разборки» суверенных государств, как субъектов международного права, сегодня выступают «цветные революции», и «мягкая сила». А весь этот инструментарий современной геополитики «произведен» социальными технологиями, которые заняли прочное место во внешней политике государств Запада.

В данной статье мы сконцентрируем внимание на социальных технологиях, осуществляющих деструктивное воздействие на современные государства, переформатируя их и сменяя государственные режимы.

Категория «технология» берет свое начало от греческих слов «techne» – искусство, мастерство, умение и «logos» –  учение, наука. Первоначально его использовали в сфере естественно-научного и технического знания.

В наши дни этот термин получил широкое распространение практически во всех сферах общественной жизни, что привело к появлению во второй половине ХХ века нового термина «социальные технологии», который ввел в употребление английский социолог К. Поппер. В отечественной научной литературе сегодня можно встретить такие понятия как «социальные технологии», «гуманитарные технологии», «высокие гуманитарные технологии». На наш взгляд синтетическое понимание данных категории дает Б.Г. Юдин, на подходы которого мы будем опираться. Говоря о соотношении понятий «социальные технологии» и «гуманитарные технологии», он подчеркивает, «там, где речь идет о технологических воздействиях на индивида (или на индивидов), имеет смысл говорить о гуманитарных технологиях; там же где речь идет о воздействиях на социальные общности любого масштаба имеет смысл говорить о социальных технологиях»[2]. При этом он справедливо замечает, что при подобном подходе «очень часто одни и те же воздействия можно относить и к тому и к другому»[3].

Социальные технологии выступают в форме проектов, программ, содержащих процедуры и операции, и как система деятельности в соответствии с этим проектом. Говоря о процедурах, мы часто употребляем прилагательное «мягкий», «мягкая», стремясь подчеркнуть не силовой, в традиционном понимании, проект или действие. В данном случае программа предопределяет направленность и содержание проектируемой деятельности.

В тоже время и «мягкость» появилась не случайно. Практика убедительно доказала, невозможность изменения истории России лишь силовыми методами. И в современных условиях, важными и эффективными стали «социальные технологии» в виде их основного инструментария «мягкой силы», представляющие собой особый тип влияния, особый вид власти, непосредственно связанный с информационной революцией, самим объемом информации и его ростом, а также со скоростью и широтой распространения этой информации, благодаря новейшим коммуникативным технологиям. Главный смысл soft power заключается в способности властной элиты (и тех, кто ее обслуживает) влиять на поведение широких масс людей и даже каждого человека, опосредованно заставляя их делать то, что в ином случае они никогда не сделали бы. Такую власть смело можно назвать манипулятивной, хотя любая власть в принципе не обходится без использования методов манипулятивного воздействия на своих граждан. Она основывается не столько на убеждении, уговаривании или способности воздействовать на людей с помощью аргументов, сколько на «активах», продуцирующих ее привлекательность, на создании информации и образов, когда образ («обертка», «фантик») становится важнее самого содержания («конфетки»). Это власть смыслов. Информационная революция позволяет «перекодировать» сознание, начиная с изменения исторической памяти и заканчивая миром символов смыслов. При этом именно социальный код народа оказывается наиболее значимым: в значительной степени именно на него и ориентируется социальная память общества, позволяющая ему противостоять как разрушению извне, так и самоуничтожению. Именно поэтому, они подвергаются наибольшему воздействию.

Совершенно очевидно, вектор действия социальных технологий направлен на общество, следовательно, объектом их воздействия являются люди, различные социальные группы, а также государственные и негосударственные институты и организации.

Следует особо подчеркнуть, социальные технологии – это не только технологии влияния, но и технологии современного управления обществом, активного на него воздействия. Суть в том, что вместо привычного директивно-распорядительного управления, и принуждения реализуется система опосредованного управления. При этом степень управленческого воздействия власти не уменьшается, а многократно увеличивается, за счет перехода от административного распоряжения к мотивационному опосредованному воздействию. Иными словами то или иное решение транслируется не с помощью директивы, а посредством конструируемого поведения. При этом человек воспринимает это решение как собственный выбор, хотя в действительности он навязывается ему со стороны. Мотивационное управление тесно связано с психологией, объектом такого воздействия становится подсознание. Управленческая практика, таким образом, выходит на уровень управления интуициями. Запад на данную систему управления перешел, выходя из кризиса 1970 года. В России эту систему управления восприняли в деформированном виде, в частности невидимость нитей управления была представлена за их отсутствие. Результат не заставил себя долго ждать: «Я продолжаю настаивать, что это (распад Советского Союза) трагедия, и прежде всего трагедия гуманитарного характера»[4] – подчеркнул Президент Российской Федерации В.В. Путин.

Эту же особенность выделяет С.Г. Кара-Мурза, говоря о специфике самих технологий. При этом, он характеризует «мягкие» (гуманитарные) технологии как технологии предполагающие достижение целей путем рационального убеждения или психологических манипуляций, которые не просто побуждают человека делать то, чего желают другие, но и заставляют его хотеть это сделать[5]. Использование применительно к «мягким» технологиям синонима «гуманитарные» оправдано и особой ролью, которую играют в их разработке и применении такие гуманитарные науки, как психология, культурология, лингвистика, этнография, религиоведение и т.д.

Таким образом, социальные технологии мы можем определить как комплекс взаимосвязанных по целям задачам сил и средств (психологических, информационных, идеологических, информационных), направленных на достижение поставленной цели, вне зависимости от интересов и задач общества и населения субъекта воздействия.

Логика нашего рассуждения позволяет нам классифиципрвать социальные технологии по различным основаниям в том числе по основным сферам общественной жизни и видам человеческой деятельности. В тоже время для нас наибольший интерес представляет классификация по основным направлениям социальной деятельности, а именно: технологии формирования социальных систем; функциональные, направленные на поддержание стабильности социальных процессов; технолгии, напрвленные на преобразование и развитие социальных систем; технологии социальной борьбы, как средство защиты или разрушения социальных систем. Именно последние технологии активно используются в современной геополитической борьбе.

По-иному гуманитарные технологии можно условно разделить на конструктивные и деструктивные.

К первым относятся те, которые в качестве основы формирования системы мер управленческого воздействия полагают активную волю субъекта организационной жизнедеятельности, олицетворяемую его культурным ресурсом.

Деструктивные гуманитарные технологии игнорируют в своем применении культурные особенности объекта технологического воздействия, стремятся поработить его волю, исказить систему смысловосприятия и мотивации. Конечной целью деструктивных гуманитарных технологий является создание человека «нового типа»: зомби-робота, не имеющего собственного суждения, с деформированной психикой (элиминация сущностного качества человека как мыслящего субъекта), аннексия естественного права каждого человека распоряжаться своим духом и сознанием (деструктивные гуманитарные технологии – это своеобразная «добрая бомба»: она не лишает человека жизни, но вытесняет его волю и смысл, замещая их чужой волей и смыслом).

Во всем этом многообразии «мягкая сила» выступает инструментом современных социальных технологий. Поэтому, когда мы говорим о противодействии «мягкой силе» необходимо иметь ввиду весь комплекс технологий социальной и иной направленности способных противостоять нападающему государству.

Последние годы мы являемся свидетелями того, как новые технологии сборки и уничтожения субъектов, существенно изменили причины гибели государства. Сегодня реже идет речь о прямом, непосредственном столкновении геополитических противников, либо об опосредованном, долговременном не силовом деструктивном влиянии на элементы государственности.

Парадигма гибели государства в последние годы значительно изменилась от прямой агрессии до разрушения не силовые методами государственного фундамента. Новые технологии борьбы с государственностью как раз и нацелены на подрыв этого компонента жизнеспособности государственных систем. В свою очередь, государство по отношению государственности выступает в соотношении часть и целое. Государство – это ядро, важнейший элемент государственности, представляет собой компоненты системы государственного управления, а также территорию и население. При разрушении элементов государства, в результате силового воздействия, это не означает гобель его государственности. При высоком потенциале жизнеспособности общества и человека разрушенные элементы власти государства могут быть восстановлены. Подобные ситуации неоднократно происходили в истории России. Но если пораженным окажется общество и человек, все властные институты государства, при всем технологическом совершенстве будут обречены. Лишившись базовых основ, источников своей идентичности, страна прекратит свое существование в цивилизационном смысле. Соответственно, современные социальные технологии разрушения государственности как раз и воздействуют непосредственно или опосредованно на цивилизационно-фундаментальные основы государства. Все это позволило западным исследователям сформировать понимание, что ослабление не институциональных основ государственности лежит в поле управленческого воздействия. Следовательно, при целевом разрушении этого фундамента государство может быть уничтожено без применения военной силы.

Что понимается под несиловыми элементами государственности? Важнейшими компонентами государственности выступают связи, скрепляющие государственность, выступающими его своеобразными скрепами. К таковым относятся: традиции, религиозные нормы, единые этнокультурные идентификаторы, интеграторы центро-региональных отношений, наука и образование. На наш взгляд, именно эти элементы создают цивилизационный облик государства. Соответственно, когда мы говорим о разрушении государственности, мы говорим о разрушении этих скреп. Таким образом, современные социальные технологии направлены на разрушение фундамента государства, посредством воздействия на государственнические скрепы, что и составляет новую технологию современного геополитического соперничества.

В новейшей истории немало примеров разрушения государств не в следствие военного вторжения, а в результате развития внутренних деструктивных процессов. Можно вспомнить историю древнего мира – Римскую империю и современную историю – СССР, Ливию и Египет. Достаточно сказать, что разрушению Советского Союза предшествовало практически беспрепятственное проникновение в ядро нашей отечественной культуры иноцивилизационных импульсов. Защитные механизмы государства в лице госструктур, отвечавших за идеологию, культуру, науку и образование, а также специальных органов и служб, не сработали, они (как в нашем предыдущем примере медицина) в какой-то момент тоже утратили свой смысл.

Сравнительный исторический анализ гели империй позволяет утверждать, что фаза разложения несиловых оснований является универсальным этапом дезинтеграции любой государственности. Как правило, государства не прекращают свое существование вследствие институционального кризиса при наличии здорового народного фундамента.

На чем, на каких идеях и подходах строится технология разрушения государств посредством стратегий непрямых действий и «мягкой силы»:

• применение скрытых подрывных технологий и инструментов для разрушения внутренних скрепов государственности, избегая открытой конфронтации и прямого силового столкновения с противником;
• обеспечение абсолютного геополитического господства государства-агрессора над государственной системой атакуемой страны и лишение ее таких важнейших геополитических факторов, как экономическая и ресурсная самодостаточность и способность к устойчивому развитию, международная поддержка и т.д. Это может быть достигнуто путем искусственного создания агрессором в государственной системе страны-жертвы особого пространственно-организационного механизма обеспечения так называемого «внешнего управления», который позволил бы ему установить постоянный тотальный, но при этом опосредованный и скрытый контроль над процессами жизнедеятельности атакуемой стороны. Тем самым достигается возможность трансформации общественно-политической системы государства-жертвы в соответствии с собственными интересами и целями.

Таким образом, согласно данной модели, стратегия непрямых действий – это достижение государством-агрессором геополитической победы в процессе противоборства. Она предполагает не только физическое разрушение самого института государственности страны-жертвы, что ведет к завоеванию ее территории и ресурсов, но и изменение цивилизационной, конфессионально-культурной и национальной идентификации ее народа. При этом следует подчеркнуть, что такая победа в ходе геополитического противоборства в отличие, например, от победы в войне является абсолютной необратимой, то есть исторически неоспариваемой ввиду исчезновения оспаривающей стороны.

• воздействие государства-агрессора на государственную систему страны-жертвы осуществляется по двум направлениям: внешнеполитическое давление и внутренняя трансформация системы, ориентированные на проецирование разрушающей деятельности государства-агрессора непосредственно на государственную структуру страны-жертвы. В качестве главного объекта трансформации выступает политико-административный компонент атакуемой государственной системы с ее критически важным звеном – правящей элитой. Она рассматривается государством-агрессором как олицетворение политического режима, который необходимо уничтожить или трансформировать таким образом, чтобы новая модель государственной системы «враждебной» страны позволяла бы агрессору полностью уничтожить ее как самостоятельный центр силы на международной арене.

При этом трансформация государственной системы с помощью указанных инструментов строится на принципах сетецентричности воздействий со стороны так называемого «роя» враждебных сил. Это означает нанесение стране-жертве как на международной арене, так и внутри ее внезапных, множественных, взаимосвязанных по месту и времени, внешне незначительных по масштабам и усилиям, изматывающих, но в то же время неуловимых точечных ударов по критически важным, уязвимым и слабо защищенным элементам государственной системы.

Общая стратегия концентрированной атаки государства-агрессора против страны-жертвы, разработанная во многом под влиянием результатов исследований ученых-синергетиков, концептуально должна быть ориентирована на то, чтобы на достаточно длительный период полностью лишить государственно-геополитическую систему противоположного государства самой возможности устойчиво развиваться в соответствии с национальными интересами.

Совершенно очевидно, что цель атакующего государства – создание социально-политического хаоса, необходимого для последующего разрушения и трансформации государственной системы в соответствии с принципами, которые полностью отвечали бы его геополитическим интересам.

Инструментом реализация стратегий непрямых действий и «мягкой силы выступают «цветные революции», которые, как показывает опыт последнего десятилетия, осуществляется в следующей последовательности:

• прежде всего, дестабилизируется социально-политическая и экономическая система страны путем создания масштабного системного кризиса и погружении ее в состояние «управляемого хаоса», что делает правящую элиту враждебной страны и связанный с ней политический режим уязвимым для внешнего давления. Главная цель дестабилизирующих действий – создание в атакуемом государстве подконтрольного внешним силам «центра влияния» в лице оппозиции, наращивающей противодействие правящему режиму вплоть до вооруженной борьбы. Для решения данной задачи агрессор находит в среде правящей элиты «враждебной» страны сторонников, которые становятся исполнителями трансформации политической системы;
• на втором этапе главное направление геополитического воздействия агрессора заключается в создании условий «управляемого хаоса» внутри трансформируемой государственной системы с целью формирования аттрактора, представляющего собой оппозиционный центр, способный взять на себя управление страной при смене власти;
• на третьем этапе геополитического наступления агрессор сосредотачивает свои усилия на создании новой государственной системы в стране-жертве с опорой на оппозиционные политические силы как основу будущего государственного устройства. Примерами тому могут служить попытки государственного строительства со стороны США и их союзников на территориях бывшей Югославии, Украины, Грузии, Ирака и Афганистана;
• на завершающем, четвертом, этапе геополитического захвата территории агрессор решает задачу упрочения государственных институтов подконтрольной страны за счет формирования, обучения и оснащения силовых и административных структур государства-жертвы. Тем самым побежденная страна оказывается под контролем так называемых «внешних системных связей», обеспечивающих ее включение на правах подчиненного элемента в экономическую, финансовую, политическую, военную, научно-техническую и информационно-культурную сферы агрессора и находящихся под его влиянием международных организаций. При этом общая результативность воздействия агрессора на противника при помощи стратегий непрямых действий и «мягкой силы», безусловно, является значительно большей, чем у «прямых технологий» межгосударственного противоборства.

Итак, подводя итоги сущностным характеристикам социальных технологий, можно выделить наиболее существенные моменты, а именно:

• социальная технология – это определенный способ достижения общественных целей; сущность этого способа состоит в пооперационном осуществлении деятельности по разрушению основ государственности; операции разрабатываются предварительно, сознательно и планомерно; разработка проводится на основе и с использованием научных знаний и современных социальных технологий; при разработке учитывается специфика области, в которой осуществляется деятельность, при этом, социальная технология выступает в двух формах: как проект, содержащий процедуры и операции, и как сама деятельность, построенная в соответствии с этим проектом.

Ремарчук Валерий Николаевич,
декан факультета «Социальные и гуманитарные науки Московского государственного технического университета имени Н.Э. Баумана, доктор философских наук, профессор

---

1. Малинецкий Г.Г. Новая реальность и будущее глазами синергетика. http://www.intelros.ru/pdf/ps/02/9.pdf.
2. Юдин. Б.Г. От гуманитарного знания к гуманитарным технологиям (окончание). // Знание. Понимание. Умение. – 2005. – № 4. – С. 106.
3. См.: Там же
4. Выступление В.В. Путина на итоговой пленарной сессии XI заседания Международного дискуссионного клуба «Валдай» 24 октября 2014 года. http://www.kremlin.ru/events/president/news/46860.
5. Кара-Мурза С.Г. Краткий курс манипуляции сознанием – М.: Алгоритм, 2002. – С.13.