Россия в условиях глобализации

Сложный и динамичный процесс становления нового мирового порядка чреват кризисностью и конфликтностью во взаимоотношениях основных субъектов международных отношений, претендующих на значимую роль в мировой политике. При этом наиболее актуальный вопрос для многих государств, переживающих подобно России процесс трансформации своей государственности, а также социально-экономического и политического уклада, заключается (как это не парадоксально) не в наличии межэтнических, цивилизационных, конфессиональных, идеологических или каких-либо иных противоречий. Это, как показали события политической истории последнего десятилетия, является скорее следствием, чем истинной причиной их кризисного и конфликтного развития.

Важнейшей доминантой практической реализации национальных интересов большинства современных государств, является решение вопроса об определении своего места в формирующемся мировом сообществе. Ради этой цели и совершается политика буквально всего «post–cold war» периода. На практике же данное самоопределение означает ни что иное, как стремление, во что бы то ни стало, стать членом формируемого транснационального сообщества, более известного в современной политической публицистике под названием «золотой миллиард», сущностная характеристика которого определяется его доминирующей и потребляющей ролью мировых ресурсов. При этом более чем, очевидно, что членство в «золотом миллиарде» строго избирательно и ограничено и соответственно большинство из современных суверенных государств планеты с населением в остальные 5 миллиардов оказываются вне данного сообщества «потребления» с вполне прогнозируемым предназначением, а именно обеспечить дальнейшее его процветание, посредством создания благоприятных условий перемещения капиталов, сырья, технологий, информации и других ресурсов.

Безусловно, в первую очередь это роль отводится, конечно же, Российской Федерации, историческая миссия которой, по мнению ведущих международных акторов, в большей мере, чем какой-либо иной страны заключается в удовлетворении потребностей западной цивилизации. Это обусловлено тем, что именно Россия обладает наиболее значимыми ресурсами и национальными богатствами, совокупная стоимость которых, по крайне мере, в сотни раз превышает аналогичные показатели США со всей их развитой постиндустриальной инфраструктурой, не говоря уже о других государствах мира. В условиях кризисного развития отечественной экономики и все возрастающей потребности в ресурсах постиндуриального сообщества такая возможность становится все более реальной и очевидной в процессе очередного этапа западной экспансии в отношении России. При этом сама экспансия проводится, конечно же, не ради «идеи» в виде распространения «передовых» либерально-демократических ценностей западного общества, а в целях подчинения материальных и людских ресурсов других обществ. В этом суть всей многовековой западной экспансии, которая по мнению английского историка А.Тойнби «началась в конце XV века и продолжается до наших дней», в результате чего «в настоящее время западная экспансия и сопутствующая ей вестернизация мира зашли очень далеко»ⁱ.

При этом, очевидно, что именно подчинение материальных и людских ресурсов является основной доминантой политики вестернизации на российском направлении. Достаточно ярким примером практической реализации западной экспансии стала, так называемая, ваучерная приватизация, которую сами же эксперты Международного валютного фонда окрестили как «заключительный аккорд «холодной войны»ⁱⁱ. И очевидно следует согласиться с мнением сотрудника Института экономического развития при Всемирном банке Д. Эллермана о том, что «в России ваучерный «большой скачок» через пропасть к рыночной экономике достиг своего противоположного края и теперь России придется длительное время выбираться со дна пропасти»ⁱⁱⁱ.По крайней мере все заключительное десятилетие XX века Россия и пыталась выбраться из этой пропасти, превратившись в одночасье из сверхдержавы в страну с развивающейся экономикой. Не менее значимыми по своим последствиям оказались и целый ряд других рыночных преобразований, проводившихся под эгидой либералов-реформаторов фридмановской школы, наиболее очевидным результатом которых, является в настоящее время все более углубляющаяся зависимость экономики и политики России от траншей транснациональных финансовых групп.

Не случайна, поэтому и сама постановка вопроса о том, в состоянии ли Россия распорядиться своими национальными богатствами. Из чего следует вполне логичный, по мнению ряда западных и, в первую очередь, американских советологов (русологов) вывод о необходимости поставить ресурсы России под контроль и на благо цивилизованного сообщества. В концентрированном виде данная идеологема нашла отражение одном из выступлений бывшего заместителя государственного секретаря США С.Телбота, по словам которого: «Наиболее очевидным является слабость российского государства. … Речь идет о недостатках – о тех вещах, которые Россия не в состоянии сделать вообще, либо не в состоянии сделать достаточно хорошо».^iv К сказанному выше следует, очевидно, добавить, что именно С.Телбот на протяжении всего последнего 10-летия воспринимается госдепартаментом США как наиболее авторитетный эксперт по проблемам России, мнение которого, во многом является определяющим для официальных лиц Белого дома. И поэтому точка зрения С.Телбота во многом является отражением официальной позиции и администрации США. Не менее примечательна в этой связи и точка зрения другого крупного специалиста по России Т. Грэхэма, по мнению которого: «В России отсутствует какая-либо власть, способная держать ситуацию под контролем»^v. Вполне понятно поэтому, что когда американские комментаторы говорят о России они часто используют такие термины, как «анархия», «слаборазвитый», «бандитское государство» и даже «проигравшее государство»^vi. Таковы общие оценки американских специалистов по России, предполагающие формирование вполне определенного общественного мнения и восприятия ее образа в глазах западного («цивилизованного») общества, как субъекта необузданного и непредсказуемого, раздираемого внутренними противоречиями, а потому требующего внешнего международного контроля.

Суть данной установки также вполне очевидна, если учитывать опыт развития политических процессов в мире в последнее десятилетие. Она определяется необходимостью создания определенного общественного фона с тем, чтобы в последующем, легитимизировать вмешательство во внутренние дела России, как посредством оказания давления на ее правительство с целью обеспечения реализации своих интересов, так и применением различного рода санкций. Причем речь идет не только о санкциях экономического характера, но и возможных дипломатических и военно-политических акциях. А это в свою очередь предполагает ни что иное, как наличие вызовов, в качестве предварительной стадии угроз, а также и непосредственно самих угроз безопасности России и означает, что угрозы безопасности реально существуют, игнорировать их наличие, а также возможность перерастания из гипотетических в реальные – опасная и недопустимая иллюзия.

Наиболее значимым в этом плане, конечно же, является расширение НАТО, являющееся в свою очередь логическим продолжением многовековой традиции западной экспансии на восток, получившей свое новое развитие на рубеже столетий, в процессе очередного этапа глобализации и становления новой системы международных отношений, основанной уже не балансе интересов, как это было большую часть XX столетия, а на стремлении к мировому диктату, посредством формирования натоцентристской модели мирового устройства. На практике это нашло свое отражение в целом ряде официальных документов и, прежде всего, в концепции национальной безопасности США, а также в новой стратегической концепции, принятой в апреле 1999 года на юбилейной сессии Совета блока в Вашингтоне, в которой в частности нормативно закреплены положения о «глобализации» НАТО, посредством расширения ее функций до способности к военным интервенциям в глобальном масштабе. При этом, как отмечает высшее руководство НАТО, стратегия блока должна быть в большей степени ориентирована на «проецирование силы». Учитывая же, постоянную готовность натовцев удовлетворять просьбы о «гуманитарной» помощи в случае возникновения угроз со стороны «недемократических» режимов и, тем самым, на их взгляд, опасных для Европы и НАТО в целом, следует, очевидно, предположить, что в этот перечень может попасть любое государство, пытающееся проводить независимую политику или отстаивающее свои интересы. При этом сам факт отстаивания национального суверенитета является, с точки зрения руководителей США и НАТО, не является правомерным и обоснованным. Государства же, стремящиеся проводить политику национальных интересов, не ориентированную на интересы «Большой семерки», по терминологии западного («цивилизованного») общественного мнения, воспринимаются не иначе как государства-изгои, соответственно, в отношении которых действие норм международного или какого-либо иного права может быть произвольно в любой момент приостановлено.

Тот же опыт агрессии НАТО против Югославии, а также непрекращающийся со стороны США при поддержке Великобритании силовой шантаж Ирака, почти полувековая блокада Кубы, более чем 30-летний период изоляции от внешнего мира Ливии, искусственное формирование устрашающего имиджа Северной Кореи и ряд других военно-политических акций блока достаточно убедительно свидетельствуют о том, как ведущие государства мира и, в первую очередь, США и их союзники по НАТО реализуют свои национальные интересы, суть которых заключается не столько в обеспечении безопасности своих граждан или защите государственных и общественных институтов, а в искусственном формировании образа «врага». Тем самым в мире поддерживается определенный уровень конфронтации и конфликтности и соответственно оправдывается предназначение «последнего бастиона демократии». Поистине в этом плане правы были древние римляне, характеризуя подобную ситуацию, тем, что «если у тебя нет врага, то его необходимо выдумать», с тем, чтобы, периодически одерживая победу над которым, постоянно обеспечить свое превосходство. На современном этапе развития человечества роль виртуальных «врагов», очевидно, предназначена указанным выше государствам-изгоям, список которых, конечно же, может быть уточнен в зависимости от потребностей того же «золотого миллиарда».

Таким образом, создание виртуального образа государства-изгоя, против которого допустимо применения всех средств воздействия, в том числе и вооруженного, является одним из наиболее значимых аспектов глобализации.

А поскольку процесс глобализации объективен и закономерен, очевидно, столь же закономерно и использование в процессе становления нового мирового порядка и военной силы. Именно поэтому представляется необходимым извлечь уроки из всех последних войн и вооруженных конфликтов и, прежде всего, последнего югославского конфликта, открывшего новую страницу в теории и практике современного вооруженного противоборства.

В целом же результаты агрессии против Югославии со всей очевидностью продемонстрировали, что в процессе формирования современного мирового порядка, военную силу применяют не против нарушителей международного права, безопасности и стабильности, а против слабых в военно-политическом отношении субъектов, неспособных адекватно ответить на ее применение. Главная причина поражения Югославии заключается не в превосходстве военной машины НАТО над югославскими силами обороны, а в отсутствии воли у ее бывшего политического руководства страны для активного сопротивления. Поистине прав был в свое время А.Ришелье, охарактеризовав подобную ситуацию словами: «Нет необходимости видеть зло, если нет желания с ним бороться»^vii. Именно это продемонстрировало, правительство С.Милошевича в надежде на умиротворение руководства НАТО «несопротивлением злу насилием», фактически устранившись, таким образом, от обязанности обеспечить суверенитет своего государства. Обращает на себя внимание тот факт, что бывшее руководство Югославии при этом делегировало эти свои важнейшие функции мировому общественному мнению, которое должно было бы, очевидно возмутиться бомбардировками европейских городов через полстолетия после окончания второй мировой войны, и отчасти России, до сих пор не изжившей комплекс «сверхдержавности». Лучшего подарка натовскому военно-политическому руководству тем самым преподнести было нельзя. Мировое общественное мнение, к тому времени соответствующим образом было уже обработано, а что касается России, то, очевидно, прошли уже те времени, «когда, – как говорил канцлер Российской империи времен Екатерины II А.А.Безбородко, – без ведома России, ни одна пушка в Европе не могла выстрелить».

Главный же урок, который преподнесла натовская агрессия против Югославии заключается в том, что никто обеспечивать безопасность того или иного государства не будет кроме как самих граждан страны. Политика уступок югославского руководства, наглядно продемонстрировала опасность потакания агрессии. В свое время Н. Макиавелли, один из выдающихся военных теоретиков прошлого, данную ситуацию охарактеризовал еще более конкретно, чем Ришелье: «Уступая угрозам в надежде избежания войны, мы не достигнем цели, потому что тот, перед которым мы так явно сробели, не удовольствуется первой уступкой, потребует других и будет тем притязательнее, чем больше будет встречать уступчивости»^viii. Как показало дальнейшее развитие событий, именно это и произошло. Отсутствие твердости у югославского руководства в отстаивании национальных интересов государства, а также игнорирование интересов своих союзников в Хорватии, Боснии и Герцеговине фактически оставило Югославию один на один с военной коалицией НАТО. И более того, данное обстоятельство сделало Югославию фактически беззащитной перед вооруженной агрессией, а также к ее фактическому оправданию. Лишний раз на практике продемонстрирован принцип: «победителей не судят» – судят побежденных. В результате под судом Гаагского трибунала находятся руководители Югославии и сербского анклава Боснии и Герцеговины, а не лидеры мятежников и уж тем более не руководство альянса.

Это в свою очередь с достаточной степенью уверенности позволяет говорить о том, что современный императив политики силы НАТО, подчинил себе не только политические, экономические, информационные ресурсы, но и также правовые и гуманитарные механизмы регулирования международных отношений.

При этом очевиден и другой не менее значимый аспект, заключающийся в том, что для ведущих военно-политических держав, формирующих основу военно-силовой компоненты НАТО и, прежде всего, для самих США неприемлем никакой ущерб даже на самом минимальном уровне. Тот же опыт применения американских войск в Сомали в 1994 г. наглядно показал, что хотя Сомали, по терминологии американских официальных лиц, такое же государство-изгой, как и Ирак, Ливия или Югославия периода С.Милошевича, против такого изгоя уже не применишь «решительную силу». Иными словами, национальный суверенитет России и ее национальная безопасность полностью гарантированы в военно-политическом отношении при обеспечении возможности нанесения реального ущерба потенциальному агрессору. Поэтому, говоря о необходимости наличия оборонительного потенциала, следует, очевидно, подчеркнуть, что это ни в коей мере не должно предполагать развертывание очередного витка гонки вооружений или отступление от принятых Россией на себя обязательств в области разоружения. Речь должна идти о сохранении уже имеющегося потенциала и постепенном его наращивании с тем, чтобы с одной стороны надежно обеспечить военную безопасность страны, а, с другой – не надорвать ее экономику.

Тот факт, что в настоящее время отмечены тенденции преодоления кризиса и энтропии в важнейших сферах жизнедеятельности государства, в том числе и в военной, а также наличие оставшегося в наследство от СССР оборонительного потенциала, по крайне мере, на 1-ое десятилетие XXI века гарантирует военную безопасность России от посягательств внешних военно-политических структур.

Отсюда достаточно значимый вывод о том, что в настоящее время, Запад в лице НАТО никоим образом не ориентирован на открытую вооруженную конфронтацию с Россией. Но это не означает, что проблемы безопасности России, таким образом, решены и ей будет предоставлена возможность для бесконфликтного развития и процветания. Сильная Россия никому в мире никогда не была нужна (ни императорская, ни советская, ни демократическая). Это аксиома, известная еще со времен допетровской России и подтверждена всем историческим циклом ее развития. И уж тем более, сильная и процветающая Россия не укладывается в логику формирования однополярного мира, ориентированного на использование ресурсов России в своих интересах.

А поскольку это так, то необходима целенаправленная политика постоянного ослабления России, что и реализуется на практике по трем наиболее значимым направлениям.

Так, в частности первое направление предполагает создание недружественного окружения России. Для реализации этой цели у лидеров формируемого транснационального сообщества есть партнеры из числа стран Восточной и Центральной Европы, которых, с одной стороны, не очень жалко, в силу их опосредованного отношения к западной цивилизации, а с другой, – им и самим необходимо компенсировать свою почти полувековую второстепенную роль в социалистическом «содружестве равных». Именно этим, так называемым странам «предполья» – нового санитарного кордона вокруг России и отводится роль ее внешнего раздражителя, что и проявляется в их откровенной антироссийской политике.

Государства данного региона, таким образом, должны на практике доказать свою лояльность западной цивилизации и в первую очередь США и НАТО, разыгрывая для них антироссийскую карту. Хотя ее надуманность вполне очевидна. Те же, например, страны Восточной и Центральной Европы и Прибалтики прекрасно осознают, что ни в настоящее время, никогда бы то ни было ранее, ни в перспективе Россия не представляла и не представляет угрозы их суверенному существованию. Поэтому, с одной стороны, имеет место четкое осознание отсутствия угрозы со стороны России, интересы которой можно безнаказанно ущемлять будь-то на балтийском, балканском, ближневосточном или каком-либо ином направлении. С другой – ясное понимание того, что, поддержание сколько-нибудь тесных отношений с РФ, автоматически предполагает противопоставление себя всему западному сообществу. Именно поэтому, например, России намного труднее найти общий язык со своими бывшими союзниками по ОВД, чем с теми же странами G-7, составлявшими основу НАТО в эпоху «холодной войны».

Еще более значима в этом плане позиция некоторых стран СНГ, являющихся в соответствии с Договором о коллективной безопасности союзниками России, но при этом в рамках данного договора играющих роль своеобразного «троянского коня», периодически шантажируя Россию своей особой позицией. Достаточно показательна в этом плане, например, позиция Грузии и Азербайджана, президенты которых на юбилейной сессии НАТО заявили о своем стремлении «постучаться в двери НАТО». Не менее показательна и позиция Украины, министр обороны, которой в июле прошлого года выступил с инициативой стать посредником на переговорах России и США по вопросу пересмотра Договора по ПРО. Наконец, достаточно активно особую позицию заявляет и руководство Узбекистана, по инициативе которого и было образовано межгосударственное региональное образование ГУУАМ (Грузия, Узбекистан, Украина, Молдавия), объединившее в своей структуре всех тех членов СНГ, которые по различным причинам не довольны доминирующей ролью России на постсоветском пространстве. Заметим, что в реальности создание данного альянса предполагало ни что иное, как попытку изоляции России от внешнего мира на центральноазиатском и ближневосточном направлениях, что, безусловно, противоречит ее интересам.

Все это не может не вызывать закономерного сомнения в союзническом характере отношений указанных государств с Россией и, соответственно, делает актуальной проблему пересмотра основных положений ее внешнеполитической доктрины. Поскольку очевидно, что подобные пассажи союзников в отношении России являются следствием ее собственной внешней политики, наиболее характерной чертой которой, является протекционизм и благотворительность, реализуемые с позиции «старшего брата». Это так называемо мессианство – является своего рода «перстом судьбы», который Россия несет на себе на протяжении столетий и одной из наиболее устоявшихся традиций ее внешней политики. Таковой она была как в дореволюционный, так и в советский периоды, да и в настоящее время по-прежнему благотворительность и мессианство продолжают оставаться ведущим императивом российской внешней политики. И это, не взирая на то, что выше означенный мессианский, имперский синдром не раз в истории России, сыграл с ней драматическую роль, когда вчерашние союзники России с легкостью становились ее противниками, причем более непримиримыми, чем противники традиционные.

Еще более показателен в этой связи тот факт, что Россия, по крайне мере, дважды в истории человеческой цивилизации, ставшая освободителем Европы и мира, взамен этого получала, по меньшей мере, неприязнь освобожденного человечества, всякий раз, когда необходимость в ней отпадала.

Именно, таким образом, например, Россия была использована своими союзниками по антинаполеоновской коалиции в начале XIX века. После освобождения Европы от Наполеона, она на протяжение почти полувекового периода выступала гарантом общеевропейского мира и государственного устройства целого ряда стран, закономерно заслужив себя эпитет – «жандарм Европы». В конечном итоге, спасая всех и вся Россия, в середине XIX века была подвергнута всеобщей обструкции и потерпела сокрушительное поражение от своих же бывших союзников в Крымской (Восточной войне) 1853-1856 гг., итогом которой стал позорный Парижский мир, лишивший Россию большинства ее двухсотлетних завоеваний.

Аналогичным образом были использованы и результаты второй мировой войны, после окончания которой, участниками антигитлеровской коалиции буквально через год была начата война («холодная») уже против Советского Союза. Ее итогом стала Парижская хартия 1990 г., которой были подведены итоги биполярного противостояния и Россия, в очередной раз оказалась побежденной, в том числе и своими же союзниками по ОВД.

Все это является вполне закономерным следствием реализации принципов и закономерностей политического реализма, предполагающих приоритетность национальных интересов над какими бы то ни было, будь-то общечеловеческие, общеклассовые или какие-либо иные идеологизированные штампы, рассчитанные на наивное их восприятие. И то, что Россия, проигнорировала данные принципы политического реализма, закономерно предопределило ее стороной проигравшей.

На этом фоне вполне объясним и феномен описанного выше неприятия России, который, заключается в той простой истине, что благодетелей, не любят – их используют. А благотворительностью по мере ее ненадобности тяготятся, также как и самими благодетелями.

В этой связи достаточно остро стоит вопрос об очередном полномасштабном участии России в новой коалиции против нового мирового зла – международного терроризма. Острота и значимость данной проблемы предопределяют повышенное внимание мировой общественности к позиции России в отношении участия в широкомасштабной акции «возмездия» под эгидой США по нанесению ударов по базам террористов на территории Афганистана.

Проблема выбора для России в данном случае осложняется тем, что вторым важнейшим направлениемослабления России в процессе глобализации мира является ничто иное, как втягивание России в различные войны и вооруженные конфликты. На протяжении всех последних 10 лет Россия участвует в войнах и конфликтах на постсоветском пространстве, анализ большинства из них позволяет сделать вывод об их искусственном характере, инициировании внешними силами источниками.

Конечно терроризм, а тем более терроризм международного масштаба проблема чрезвычайно острая и злободневная и, безусловно, требует скоординированного участия мирового сообщества в интересах обеспечения глобальной, региональной и конечно же национальной безопасности каждого из субъектов современных международных отношений. События сентября 2001 г., заставили по-новому взглянуть на данное явление и оценить его с позиции уязвимости всего мирового сообщества и каждого конкретного государства независимо от иерархии в международном табеле о рангах.

Для России данная проблема тем более актуальна, поскольку международный терроризм тесно переплетается с другим явлением, реанимированным в Северокавказском регионе – бандитизмом. В результате чего на территории Северного Кавказа был фактически создан криминогенный террористический анклав, спецификой которого являлась консолидация и практическая координация действий международных экстремистских организаций и вахабитов Северного Кавказа, выступающих единым фронтом в организации наркобизнеса в России, осуществлении террористических актов и диверсий с целью дестабилизации внутриполитической обстановки на всей территории России. Следует отметить, что корни этого террористического анклава искоренить и по сей день не удается.

В этой связи достаточно очевиден и еще один аспект терроризма и бандитизма в Северокавказском регионе России, заключающийся во внешней подпитке деятельности бандформирований финансами, оружием, наемниками, поступающими на протяжении всего десятилетия по различным официальным и неофициальным каналам, а также откровенная поддержка экстремистов, в том числе и со стороны самих США, а также их союзников по НАТО. Достаточно показательна в этой связи позиция недавнего главы внешнеполитического ведомства США М.Олбрайт на саммитах в Стамбуле (1999 г.), в Вене (2000 г.) относительно непропорционального насилия России в Чечне. Не менее значимыми в этом плане являлись также и аналогичные идеологизированные заклинания представителей ОБСЕ, ПАСЕ и других региональных организаций, по существу, характеризовавшиеся диктатом в отношении российской политики на Кавказе. При этом европейских гуманитариев нисколько не смущал вплоть до последнего времени сам факт своей поддержки не столько чеченских сепаратистов, но и международных бандформирований, финансирующихся из-за средств того же У.Бен-Ладена. Да и последние косовский и македонские кризисы достаточно наглядно характеризуют позицию европейского и мирового сообщества в отношении исламских экстремистов. Не ради ли создания аналогичного талибановскому режиму анклава в Косово и была проведена агрессия против Югославии в 1999 г. По крайней мере, развитие недавних политических процессов в Македонии и достаточно сдержанное отношение натовского руководства к очередному мятежу на Балканах дают все основания для того, что спрогнозировать появление подобного экстремистского анклава, в полной мере использующего и террористические формы борьбы.

Таким образом, мировое сообщество внесло свой существенный вклад в процесс становления и укрепления терроризма, расширения сфер и направлений его деятельности. В этой связи вполне закономерен вопрос о целесообразности подавления одного очага экстремизма в Афганистане вместе с США и НАТО, в процессе создания такого же очага, но на Балканах.

Возвращаясь непосредственно к Афганистану, нельзя не вспомнить слова Р.Рейгана, в бытность его президентом США о том, что «нам (американцам) необходим не один, а семь Афганистанов»^ix. Такова роль, которая изначально, на протяжении почти двух десятилетий отводится в современной геополитике и самому Афганистану, и экстремистскому движению, контролирующему его территорию. Семь «афганистанов» нужны были для того, чтобы сломить «империю зла» – СССР. Империи зла уже нет, а «афганистаны» до сих пор пылают, и будут еще долгое время выступать очагами напряженности, даже в том случае, если там не будет ни талибов, ни самого У.Бен-Ладен, которому в предстоящей операции «возмездия», очевидно, предопределена роль очередного «милошевича».

Таким образом, опыт истории лишний раз подтвердил, что потворствовать агрессии, будь-то террористические акции или вооруженная акция государства (группы государств) против другого, ни при каких обстоятельствах нельзя, по той простой причине, что рано или поздно жертвами агрессии становятся и сами покровители агрессоров. Так было во второй мировой войне, когда жертвами агрессии фашисткой Германии стали все европейские державы, в том числе и Великобритания с Францией, в ответ на их Мюнхенский сговор, так это и имело место в недавних террористических акциях в США.

Все вышесказанное предопределяет необходимость осмысленного и избирательного участия России в планируемой широкомасштабной акции. В процессе принятия решения, относительно которого, необходим учет целого ряда обстоятельств.

Во-первых, необходима четкая грань: где действительно речь идет о пресечении терроризма, а где под маркой борьбы с терроризмом предполагается демонстрация очередной «решительной силы» в интересах реализации геостратегических целей сверхдержавы. Когда в 1999 г. планировались и наносились удары по Югославии Россию никто не спрашивал и не приглашал к участию в «гуманитарной» операции, хотя ее интересы в урегулировании обстановки на Балканах более чем очевидны. Сейчас же потребность участия России в планируемых акциях вполне сомнительна и обусловлена в первую очередь необходимостью разделить ответственность за нанесение ударов по территории суверенного государства. Последствия такого участия России вполне прогнозируемы – именно ей суждено принять на себя ответный удар, в виду близости к очагу конфликта.

Во-вторых, вполне закономерен вопрос о том, насколько применение военной силы коалицией государств правомерно без санкции Совета Безопасности ООН. Не станет ли мир в очередной раз свидетельством агрессии коалиции государств в обход норм международного права. Одной уверенности военно-политического руководства США крайне недостаточно для применения военной силы в одностороннем порядке.

И, наконец, в третьих, необходим прогноз как участие в сомнительной с точки зрения международного гуманитарного права и непредсказуемой по своим последствиям операции отразится на национальной безопасности самой России.

Помогать, конечно, нужно, но эта помощь должна быть адекватной и обеспечивать собственные интересы и безопасность России. Втягиваться в конфликт с талибами, не решив аналогичные проблемы терроризма на своей территории, мы тем самым открываем второй фронт борьбы, распыляя и без того скудные силы и средства. К этому же следует добавить и то, что третий фронт откроется сам внутри России в ее мусульманских анклавах, население которых, конечно же, негативно воспримет участие России в планируемой операции. Опыт Пакистана в этой связи достаточно показателен. Отсюда вывод, насколько военно-политическое руководство страны учитывает фактор возможной дестабилизации обстановки в стране.

К сожалению, на уровне государственной власти, по видимому, до сих пор еще не произошло осознание опасности социального расслоения, опасности не только для национальной безопасности страны, но и для самой правящей элиты.

Это тем более важно, поскольку третьим важнейшим направлением экспансии, определяющим политическую составляющую глобализации является освобождение территорий от национальных элитных групп, претендующих на управление ресурсным потенциалом территории, пока еще представляющей собой суверенное государство. Лучший способ для этого – стимулирование народного гнева – прием достаточно отработанный в мировой политике и представляющий собой ни что иное, как прямую и косвенную поддержку деятельности ангажированной оппозиции в процессе достижения ею власти на государственном уровне. В этом плане обращает на себя внимание появившийся в конце декабря 2000 г. в Интернете доклад Центрального разведывательного управления США «Глобальные тенденции 2015: диалог о будущем с неправительственными экспертами»^x, в котором в разделе «Национальное и международное сотрудничество» делается прогноз о снижении способности национальных правительств контролировать негативные социально-экономические процессы в своих странах, такие как рост безработицы, бедности, межнациональных конфликтов. Выход ЦРУ видит в региональных объединениях, позволяющих обеспечить «оперативное установление партнерских связей между правительствами стран-регионов, которые смогут более эффективно подключить к решению назревших проблем новые технологии, а также негосударственные объединения в виде различного рода организованных общественных групп давления на правительства^xi.

Справедливости ради следует отметить, что данная технология оказания давления на правительства суверенных государств, не является открытием аналитиков ЦРУ, она давно уже используется и являет собой отработанный механизм подрывных операций. Достаточно вспомнить деятельность различных народных фронтов на территории бывшего Советского Союз в одночасье преобразившихся из движений за перестройку в националистические организации, по существу, парализовавшие деятельность органов государственной власти СССР. Что касается современной политической практики, данный алгоритм инициирования «народного гнева» наиболее ярко проявился во время президентских выборов в Югославии осенью 2000 г., событий на Украине в марте-апреле 2001 г. в рамках так называемой акции «Украина без Кучмы», а также в Белоруссии в ходе президентских выборов в сентябре уже этого года.

Попытки инициирования «народного гнева» периодически осуществляются и в Российской Федерации на современном этапе развития ее государственности.

Таким образом, анализ перечисленных выше проблем, определяющих тенденции современного развития России со всей очевидностью свидетельствуют о том, что по отношению России имеет место целый комплекс проблем связанных с формированием нового мирового сообщества в рамках происходящих процессов глобализации, учет которых необходим в процессе становления и развития российской государственности на современном этапе.

Бочарников Игорь Валентинович